В мире фантастики и приключений. Выпуск 10. Меньше - больше. 1988 г.

– Слуш-ш-шаю…

– В чем дело?

– Реактор выходит на неконтролируемый режим.

– Почему?

– Обломился стержень… Поглотитель нейтронов… Цепная реакция…

– Можно что-нибудь сделать?

– Не знаю… Я уже все перепробовала… Помехи…

– Немедленно соберись и скажи хотя бы срок.

Наава шумно вздохнула и выдала на все шкалы тикающую цифру 40. Эдель сидел сгорбленно, отрешенно, будто и не слышал ничего.

– Отключайся,- сказал Мак.- Скис, командир?

– Теперь нет командира. И экипажа больше нет. Есть корабль, ожидающий взрыва.

– У нас в запасе сорок секунд.

– “Сорок секунд подвига”. Это у меня уже было. Все было!

– Катапультируй реактор!

– Я устал, так устал. Лучше сразу. Прости, Мак…

– Взаимно.

Старик поднял голову, осмотрел рубку:

– Ничего не будет. Ни нас. Ни тебя.

– Отсюда полета без двигателей лет сто,-равнодушно сказал Мак.-Сколько ты уже отхватил рентген? И сколько еще получишь? Ни ты, ни я не долетим…

– В твои двадцать я бы тоже колебался… Боишься?

– Смерти? Вряд ли. Памяти боюсь. И одиночества, если кто-нибудь из нас… первым…

– Остается семь секунд…

– Ты прав. Сто лет. Лучше сразу. Так надежнее…

– Тогда еще раз прости.

Эдель поднял руку и изо всех сил вдавил красный рубильник. Корабль вздрогнул. Мак ярко, словно в учебном фильме, представил себе, как ропатроны катапультирования вырвали реактор из корпуса “Тополя”.

Далеко-далеко в пространстве загорелась ослепительная звезда.

В салоне в мертвом безмолвии оскалился потухший колоратор.

…Наава молчала долго, очень долго, гоняя беспокойные искорки в глазах, посвечивая самыми задумчивыми цветами своего спектра - сиреневым и фиолетовым.

– Не понимаю я истории “Тополя”. Хоть всю логику меняй-не понимаю.

– Считалось, у тебя повреждена память. Кроме отчетного кристалла ты показала на выходе нули. Зачем?

– Вот вопрос, от которого тоже можно свихнуться. Он не имеет конечного решения.

– Ты боялась открыть тайну?

– Люди не очень были склонны ее узнать. Они не спрашивали. Тайна должна была умереть во мне.

– Что же изменило твое желание взбунтоваться? Одиночество замучило? Или от приятного обращения растаяла?

Размышляя вслух, я привычно запустил в волосы сцепленные пальцы рук, машинально подергал ими, словно бы пробовал прочность шевелюры. Наава просветлела, налилась ласковой голубизной.

– Чистая случайность. Как и вся история “Тополя”. У него был тот же жест…

– У кого, Наава? У Мака? У Эделя?

Она не ответила.

– Осталось самое существенное. Их последние страницы…

– Да, но я бы не хотела…

– Теперь? Когда все рассказано? Почти все?

Наава прищурилась, ослабив сигнальные огоньки.

– Хорошо. Хотя это не совсем совпадает…

– С их дракой из-за биостата? Брось, не мучайся. Впрочем, я и без тебя процитирую две-три мысли из тех, на которых оба прекратили вести дневники. А ты подкорректируешь. Согласна?

Глядя на Нааву в упор, я напряг воображение. После всего услышанного угадывать было нетрудно. Мак наверняка думал что-нибудь вроде: “Старик заслужил право вернуться любой ценой. Жаль, не хватило хитрости насильно заставить его жить. За одно то, что мы теперь можем там, на Земле, мы в вечном долгу у стариков. Героям всегда тесновато среди людей. Может, поэтому они вперед и протискиваются?” Эдель? Ну, Эдель еще проще. Приблизительно так: “Мальчик. Зеленый занозистый мальчик. Но храни, Земля, своих сыновей-какой талант! Имей я даже две жизни-обе, не задумываясь, отдал бы за такой вот полет, только со счастливым концом. Странно, даже души спасать надо умело. Потому что скучно предложенная помощь может привести к смерти. Неожиданный парадокс жертвенности-напрасная жертва. В шахматах это называется "некорректная жертва"…”

– Я не очень нафантазировал?

– Поразительно близко к их настроению и даже к тексту. Я в вас не ошиблась.

– Ты еще выбирала, кому открыться? Спасибо.

– Но зачем тогда все? Зачем?

– Трагедия благородства. Каждый слишком стремился спасти другого. И чтоб обязательно пожертвовать собой. К сожалению, оба были правы. Если б хоть один ошибался! Или хотя бы их намерения лежали в противоположных плоскостях…

– Неужели ничего нельзя было сделать? Они надеялись. До конца.

– Взрыв реактора отбросил корабль на непредсказуемую орбиту. Искать пассажирскую капсулу-молчаливую, без реактора - мы тогда не умели.

– Вот я и говорю: вы, белковые, никогда не отличались быстродействием.

– Но и ты при всем твоем быстродействии не смогла им помочь. Разве не так, кристаллическая?

– Ах, у меня разыгрался ревматизм - провода щиплет. И я ничего не понимаю.

– Неудивительно. Это можем понять только мы, люди.

Наава коротко моргнула, точно от боли сморщилась.

Потушила глаза. И опять в ней проглянуло бесконечно усталое скорбное лицо.

…Шумит серебристой листвой в парке тоненький пирамидальный тополек. Я посадил его в тот день, когда два мощных гравибуксира доставили на Землю изъеденную временем пассажирскую капсулу.

Посадил в честь прадеда, которого ни разу не видел.

Это оказался лес. Праздничный калейдоскоп солнца, и листвы, невесомые просверки паутинок. Лиловые от вереска поляны, наполненные, как чаши, горячим медовым настоем. Мрачноватые сумерки древних елей. Затаенно бормочущий ручей в густой тени.

Солт пересек ручей вброд-волны мерцающего жидкого света медленно раскатывались в воде от шагов- и решил, что пора отдохнуть. Было около полудня, прошло уже пять часов. Становилось жарко. Солт выпростал руки из лямок рюкзака, лихо швырнул его на мягкий мох, лихо упал рядом. С минуту полежал, потягиваясь, потом достал еду. Интересно, встретимся мы или нет, благодушно думал он. Директор сказал, это совсем необязательно. Впрочем, и директор ничего не знал наверняка. Какой он, мой соперник? Гадать было бессмысленно, но Солт не мог удержаться. О других городах и горожанах знали лишь, что они есть и что они совсем другие. А какие? Солт непроизвольно улыбался, волнение отступило: невозможно было волноваться в таком лесу. Да и что волноваться? Первая и единственная заповедь бойца гласила: будь собой. Как оценивают твсн поступки Сокровенные, все равно никогда не узнать.

Большая птица тяжелой темной тенью скользнула между деревьями и шумно взгромоздилась на ветку. Солт поднял голову. Сквозь трепещущие листья ослепительна рябили осколки солнца. Птица одним глазом смотрела на Солта. У-у здоровенная… Может, это и есть он? Солт улыбнулся птице и, закинув рюкзак за спину, двинулся дальше. Привал занял меньше получаса.

Как его провожали… Директор города обнял, сам проверил, удобно ли сложены вещи в рюкзаке. Отец трижды расцеловал при всем народе, прямо у подножия лестницы. И Жале, покраснев до слез, зажмурилась и прильнула губами к его подбородку, тоже на виду у всех…