В мире фантастики и приключений. Выпуск 10. Меньше - больше. 1988 г.

Впервые за много коротких ночей Урании, за долгие часы лабораторных бдений я крепко и сладко выспался - примитивным сном моих предков, не ведавших ни антиморфена, ни радиационных душей. И, проснувшись к концу следующего дня, я удовлетворенно сказал себе:

“Мне отпущено, по расчету, пять дней на жизнь и для завершения эксперимента. Процесс идет автоматически”.

Процесс шел автоматически - это было единственно верно. Но не было пяти дней на жизнь и на завершение процесса. Меня с экрана вызвал Чарли. Еще никогда я не видел его столь расстроенным.

– Приходи ко мне, Чарли,- сказал я.- Поверь, мне нельзя оторваться от аппаратов.

– Оторвись! Когда ты у механизмов, с тобой не поговоришь.

На его двери горел красный глазок, запрещающий вход. Ко мне он относиться не мог. Я вошел не постучав. Чарли ходил по большому кабинету, как тигр в клетке. Он показал рукой на кресло, я присел на подоконник. Чарли раздраженно крикнул - совсем как Антон, даже голоса стали похожи, раздражение подавило все иронические интонации, столь обычные для Чарли:

– Слезай с подоконника! Скоро у тебя будет вдосталь времени любоваться Уранией, и необязательно из моего окна.

Я знал, что именно этого-то и не будет - времени для любования Уранией из какого-либо окна, ибо для меня всякое время кончится. Я сел в кресло. Чарли продолжал ходить и на ходу говорил:

– Проклятый Рой нанес-таки удар! Энергетики нажимают на него, он поддался. Он дает разрешение на доставку с Латоны сгущенной воды. Энергетики отменят ограничения пользования энергией.

– Ты это считаешь ударом?

– Да, и почти смертельным, если мы с тобой не восстанем. Условием для получения воды Рой поставил прекращение всяких форм трансформации времени. Ибо ему, видишь ли, неясно, как произошел сдвиг времени в обратную сторону. Он опасается, что и с новой цистерной сгущенной воды произойдет такая же катавасия. Он со всем своим земным изяществом так и выразился: какая-то катавасия!… Удивительно точный язык для знаменитого космофизика!

– Но ведь и вправду точно не известно, каким образом волна обратного времени достигла энергосклада,- осторожно заметил я. Чарли я не мог показать, что знаю о причинах взрыва больше, чем он.

– Какое это имеет значение? В свой час допытаемся и до подробностей. Сегодня важно одно: такая волна была, ее генерировал Павел Ковальский, она вызвала взрыв. А Павла Ковальского больше нет, волны обратного времени никто не генерирует, опасностей для энергосклада, к тому же ныне отнесенного далеко от наших лабораторий, не существует. Я рисую ситуацию неправильно?

– Правильно рисуешь. Уверен, как и ты, что условий для новой катастрофы нет.

– Так почему, тысячу раз черт его подери, Рой Васильев отказывается это понять?

– Спроси у него самого.

– Уже спрашивал. Он притворяется дурачком. Он разводит руками - не физически, а фигурально, с эдакой наукообразной грацией: ситуация остается темной, а его мозговые извилины, дескать, не способны разобраться во всех тонкостях вашей хронистики.

– Так прямо и высказывается?

– Не прямо, а криво! Придумал новый тип аргументации. Помнишь, нас учили о доказательстве от абсурда. А у него-доказательство от невежества. Аргументирует своим невежеством! А за его невежеством стоят обширные полномочия. Все могу понять, одного не понимаю - как Альберт Боячек, наш светлоразумный, наш проницательнейший Президент Академии наук, мог снабдить этого Роя Васильева таким властительным мандатом!

– И что ты собираешься предпринять?

– Завтра вылетаю на Латону, оттуда на Землю. На время моего отсутствия директором Института Экспериментального Атомного Времени назначаю тебя. Продолжать борьбу с Роем Васильевым будешь ты. Тебе понятны твои задачи?

– Мне непонятно, что ты собираешься делать на Земле.

– Буду стучать кулаком по всем столам! Схвачу Боячека за его старческое горло, вытряхну душу из этого милого человека;

– А если по-серьезному?

– По-серьезному-буду доказывать, что эксперименты с атомным временем слишком важны для науки, чтобы так безапелляционно их запрещать. Думаю, в Академии наук к моим аргументам прислушаются больше, чем к безграмотным велениям какого-то дознавателя. О чем ты так напряженно думаешь? Откажись хоть разок от привычки многозначительно молчать! Надеюсь на твою полную откровенность.

Полной откровенности я не мог себе позволить. Но на многие просчеты Чарли указал. Я напомнил, что еще недавно он предвидел пользу от дополнительного внимания к работе института, вызванного аварией. Пользы не получилось, ожидается вред. Он думал, что, доказав правильность гипотезы обратного времени, заставит Роя остановиться на объяснении аварии именно этой причиной. Рой пошел дальше, он, по всему, напуган возможностями, хорошими и плохими, какие таятся в искусственном изменении тока времени. Теперь Чарли совершает новую ошибку. Конечно, он докажет Боячеку важность хроиоэкспериментов. Но Боячек и не сомневается в их важности. Разве тот факт, что Чарлза Гриценко, физика, создавшего первый в мире трансформатор времени, единогласно избрали в члены Академии наук и что Боячек после голосования публично объявил, что трудами нового академика открывается особая глава в изучении природы-создается новая наука, хронофизика, - разве все эти факты, повторяю, не свидетельствуют о важности наших работ? Но Чарлз Гриценко, академик н директор Института Экспериментального Атомного Времени, любитель парадоксов и острот, человек, умеющий ко всякому несомненному факту немедленно подобрать другой несомненный факт, ставящий под сомнение несомненность первого, этот блестящий софист и столь же блестящий экспериментатор, этот наш общий друг Чарли почему-то упорно закрывает глаза на то, что все понимают не только важность, но и опасность искусственных изменений хода времени.

– Я ни в одном пункте не отошел от утвержденной на Земле тематики наших работ! Будь справедлив, Эдуард!

– Буду справедлив. Не отошел от утвержденной тематики-верно. Но сама тематика показалась такой опасной, что многие колебались, можно ли ее выполнять на Урании, далекой от Земли планете. Разве не изучали предложение оборудовать вторую планетку, подобную Урании, и передать ее одному тебе? И разве не ты убедил этого не делать, ибо тебе не терпелось поскорей развернуть исследования? Вспомни, что ты говорил: работы наши, конечно, опасны, но вряд ли опасней творений биоконструкторов. Те способны выпустить в мир новые смертоносные бактерии, гигантских цератозавров, зверье, перед которым земные тигры что божьи коровки перед осой, - в общем, тысячи порожденных к биологической жизни демонов зла. А мы, хронофизики, и близко не коснемся таких страхов. Так ты говорил, верно?