Аександр АБРАМОВ - Повести и рассказы

– А девчонка где? - спросил он, когда Озеров вышел на залитую водой кромку пляжа.

"Ну и ну, я же его понимаю, - весело удивился Озеров, - выучил все-таки португальский. И без пластинок, с одним словарем. И разговаривать смогу. Пусть спрашивает". Стараясь держаться как можно непринужденнее, он торопливо оделся и взял брошенные Зоей платье и туфли.

– Где девчонка? - повторил полицейский. - Вы вдвоем были. Где она? Утонула?

– Почему? - картинно удивился Озеров. - Просто вынырнула в другом месте и убежала.

– Куда? На берегу ее нет.

– Прячется, - засмеялся Озеров. - Она не любит полиции.

– А ты иностранец, - сказал полицейский.

Озеров пожал плечами: что ж, мол, тут поделаешь. Полицейский подозрительно оглянулся: его явно беспокоило отсутствие спутницы Озерова.

– Где тут спрячешься? - с сомнением произнес он. - А утопить ты ее мог. Думал, от берега далеко - не заметим. Иностранец к тому же. И полиции не любишь. Пойдешь со мной.

Дело осложнялось. Перспектива познакомиться с полицейским участком в Рио Озерова не прельщала. Он огляделся: на пляже никого не было, песчаное поле простиралось до города. "Рискнуть, что ли? Рискну". То, что произошло дальше, оказалось для полицейского больше чем неожиданностью. На фоне пустынного пляжа и зеленой океанской волны возник, как привидение, образ молодой женщины в мокром купальнике. Она стояла как бы на полу деревянной хижины, у которой срезали переднюю стенку. Ожившая фотография или кадр из фильма, неизвестно каким образом проецированного на морском берегу.

– Как видишь, не утопил, - насмешливо заметил Озеров.

– Санта Мария! - заикаясь, проговорил полицейский и перекрестился.

Озеров измерил глазами расстояние между собой и полицейским - "три-четыре шага, не меньше: не успеет" - и одним прыжком очутился возле Зои, в то же мгновение исчезнув для человека из Рио, как и тот исчез для него. А у Зои даже губы задрожали, не от испуга - от радости.

– Идите в класс и переоденьтесь. Потом все объясню, - сказал Озеров и чуть не вытолкнул ее из комнаты.

Ему очень хотелось посмотреть, как выглядит сейчас полицейский из Рио, но он удержался от искушения. Надо было срочно придумать разумное объяснение. Любое, кроме правды. В то, что произошло, не поверил бы даже Эйнштейн.

Зоя вернулась переодетая наспех - даже платье поправить не успела: так томило ее любопытство.

– Я с ума схожу, Андрюша. Что это было?

– Ничего особенного.

– Но где, где мы купались?

– В пруду.

– Не разыгрывайте. Ведь утро было или день, а у нас сейчас ночь! И море было, и пляж. И полицейский на берегу.

– Вы приняли за полицейского рыболова с ведерком. Он ставил вершу.

– Ничего не понимаю. Как же я здесь очутилась?

– Вы бросили одежду и убежали. Должно быть, испугались. Иногда это бывает во время внушения.

– Какого внушения?

– Честно говоря, я проделал с вами небольшой психологический опыт, - начал импровизацию Озеров. - Помните, вы сказали: это вам не Рио-де-Жанейро. Вот мне и захотелось пошутить.

Она все еще не понимала.

– Вы, конечно, знаете, что такое внушение. Можно внушить желание, требование, действие какое-нибудь. Но можно внушить и ложные ощущения, ложные чувства - галлюцинации. Одна из форм гипноза, если хотите. Чисто природное свойство, как у Куни или Вольфа Мессинга. Я совсем недавно обнаружил его у себя. Ну и внушил вам свое представление о Рио-де-Жанейро, вызвал у вас ощущение утра, моря, незнакомого вам пейзажа. Вы плескались в пруду, а вам казалось, что вас подымает волна океана. Просто, в сущности.

Зоя вдруг облегченно вздохнула.

– Наконец-то все объяснилось по-человечески. А то я боялась и подумать: колдун вы или черт?

– Зоенька, - взмолился Озеров, - вы же диамат изучали!

– Подумаешь, диамат! - Она почти восхищенно взглянула на Озерова. - Вы теперь можете сеансы давать. В Колонном зале или в Политехничке. Честное слово, можете.

Озеров вскипел.

– Молчите лучше - сеансы! В школе узнают - проходу не дадут. Только имейте в виду: я все отрицать буду. Вы же в дурочках останетесь.

– Не злитесь, - миролюбиво согласилась Зоя. - Не подведу. Но хоть передо мной не скромничайте, вы же талант. И потом, я опять хочу в Рио-де-Жанейро! Пусть неправда, но это так чудесно! Внушите, Андрюша, умоляю.

– Только не приставайте, - вздохнул Озеров, - как-нибудь, в свое время.

Наступила экзаменационная пора. Преподаватели и директор задерживались в школе до вечера, и Озерову только затемно удавалось уединиться. Прогулки по глобусу прекратились. Он понимал, что в такой обстановке трудно было бы сохранить тайну, и он не был уверен в том, имеет ли право открывать ее кому-нибудь, кроме специалистов-ученых. К браслету он не притрагивался, хотя и тянулся к нему, как тянется к папиросе заядлый курильщик, вдруг давший зарок не курить. О происхождении браслета он уже и не думал. Подслушанное суждение Хмелика, хотя и высказанное в шутку, наводило на мысль, как будто бы все объясняющую. Что сказал Хмелик, когда нитка жемчуга упала к нему на стол? "Теоретически это вполне объяснимо. Параллельный мир с одинаковым знаком. Незначительная поверхность касания. Сопротивление - нуль". Что же лучше может объяснить появление браслета? Рука в воздухе и сверкнувшая дуга. Ниоткуда, из пустоты. Воображение Озерова рисовало ему логически построенные картины. Лаборатория соседнего мира, определившая и открывшая поверхность касания. Кому-то предназначенный браслет, которым пользуются как средством связи и транспорта. Случайность или преднамеренность, благодаря которой браслет сверкающей радугой попадает в наш мир. Озеров улыбнулся своим догадкам: фантазер! Недаром отец говорил ему: "Быть тебе, Андрюшка, писателем - воображения у тебя много".

Не сбылось отцовское пророчество, да и жизнь отцовская оборвалась, когда, пожалуй, еще опрометчиво было педполагать будущую судьбу Андрюшки. В последний раз Андрей увидал отца, когда ему исполнилось восемь лет. Случилось это в январе сорок четвертого года в оккупированной Одессе. Теснимые со всех сторон наступавшими советскими войсками, гитлеровцы особенно ожесточенно прочесывали город. Полицаи, шпики, провокаторы и эсэсовцы старались изо всех сил пополнить подвалы гестапо. В тот ветреный, с изморозью январский день отец пришел из депо не к вечеру, как обычно, а днем и сказал матери: "Меня возьмут сейчас, я их опередил минут на пять. Скажи Женьке из комиссионного, что Дмитрий всех предал. Обоих Луценко уже взяли, и Доманьковского, и Минкевича. Пусть Максим тоже предупредит кого надо о Волчанинове. Оказывается, он уже давно связан с гестапо".

Потом отец обнял Андрюшку и жестко, как отрубил, сказал: "О дяде Мике запомни, не дядя он тебе, а враг. На всю жизнь запомни: не должен ходить по земле этот человек. Это мой наказ тебе, сынок". Женьку мать предупредить не успела: его тоже взяли. А дядя Мика пришел на другой день к вечеру. Но мать стала в дверях каменной бабой и тоже отрубила, как и отец: "Ты сюда не ходи больше. Нет у тебя сестры, а у меня брата. А придут наши - сочтемся". Но дядя успел удрать еще до освобождения Одессы, и след его пропал во тьме. Тьма-то ведь осталась и после суда в Нюрнберге. Многих тьма эта укрыла в Европе, и только годы спустя, когда Озеров с матерью жил уже в Запорожье, он прочел в "Правде" о военных преступниках, выдачи которых требовало советское правительство. Среди них упоминалось и о Дмитрии Волчанинове.