Валерий Алексеев - Школа одаренных переростков

— Напрасно, — возразил я. — Я по-прежнему считаю, что ваша «Интеграция» — жестокий и преступный проект.

— Но почему? Что преступного в желании спасти от гибели свою стаю?

— Вы решаете свои проблемы за чужой счет.

— Простите, а чьи проблемы мы должны решать? Ваши? С какой стати?

В голосе Егор-Горыныча зарокотал гнев — и у меня перед глазами явственно возник его настоящий облик: голошее существо, закутанное в мантию из нахохленных перьев, с яростными желтыми глазами и брюзгливым крючковатым клювом.

— С какой стати мы должны решать ваши задачи? — негодовал мой собеседник. — У каждой цивилизации есть собственные цели, первейшей из которых является самосохранение. Во имя этой цели любая цивилизация пойдет на всё — и будет совершенно права. Ведь точно так же поступают земные государства, к чему вы никак не можете привыкнуть. Россия, например, испокон веков питала необъяснимую симпатию к Франции, но это не помешало вам хорошо проучить Наполеона.

"Да ты, оказывается, эрудит, — подумал я. — Птица высокого полёта, не то что наши школьные анонимы".

Лже-Егоров не отреагировал на эту мысль: он увлекся собственными рассуждениями.

— Между тем Наполеон был жемчужиной вашей истории и мог принести еще немало пользы человечеству, в том числе и российскому народу. Но никто и не подумал эту жемчужину уберечь: Франция в лице Наполеона поставила под вопрос само существование России — и получила урок.

— Не понимаю, при чем здесь Наполеон, — возразил я. — Разве это мы поставили под угрозу существование вашей стаи?

Мой собеседник умолк.

— Странно, что у вас принято перебивать старших, — с горечью проговорил он.

— Ах, извините, — сказал я.

— Если бы вы, земляне, оказались в нашем положении и вам для продолжения рода понадобились бы птенцы из чужого гнезда, неужели вы позволили бы человеческому роду угаснуть? Навряд ли.

— Но красть мы не стали бы.

— Повторяю: вы здесь по доброй воле.

— Тогда спросите нас, хотим ли мы добровольно обрасти перьями — или предпочитаем остаться людьми.

— Остаться людьми — пустая и фальшивая фраза, — пророкотал Егор-Горыныч.

— Нет, не фальшивая, — возразил я, — и уж тем более не пустая. Давайте подойдем к проблеме с другой стороны. Вас много?

— А зачем вам это знать?

— Здравствуйте! Нам предлагают интегрироваться в стаю — и держат в секрете ее численность. Это просто неприлично.

— Допустим, семнадцать тысяч, — неохотно отозвался Егор-Горыныч и добавил:

— На текущий момент.

— А нас семь миллиардов, — сказал я, — и вымирать мы не собираемся. Чем мучить чужих детенышей, не проще ли вам интегрироваться самим?

Егор-Горыныч озадаченно затих.

— Новая шутка? — спросил он после долгого молчания.

— Ни в коем случае. Я говорю совершенно серьезно.

— Тогда выражайтесь яснее. Что вы предлагаете?

— Я предлагаю вам превратиться в людей.

Мой собеседник вновь погрузился в угрюмое молчание. Мне показалось, что я слышу костяной стук его клюва и скрежет когтей по кромке скалы.

— Вы взяли на себя дерзость назвать меня тварью, — сказал он наконец, — что, кстати, ошибочно: тварь не может быть пернатой. Но дело не в тонкостях вашего языка. Дело в том, что истинные твари — это вы. И, не в обиду будь сказано, безобразные твари. Когда мы впервые увидели вас, мы содрогнулись от омерзения.

Вот как заговорил брат по разуму.

— Я, между прочим, по поводу вашей внешности не прохаживался, — заметил я.

— А вы меня еще не видели, — возразил мой собеседник. — Я же на вас, человечков, насмотрелся. Зрелище не для брезгливых. Огромная, заполненная дрянью голова, мелкие слезящиеся глазки, красногубое слюнявое ротовое отверстие, прикрывающее гниющие зубы, которых вы сами стыдитесь. А то, что вы называете руками, — вообще до крайности уродливо и нелепо. Нас удивляет, как при помощи этих тупоконечных отростков вы сумели что-то сотворить. Впрочем, лучше бы ваши руки вообще ничего не творили. Вам нужно слишком много вещей. И каждая следующая ваша вещь порождает тысячи новых потребностей. В погоне за вещами вы превратили свою планету в свалку мерзких отходов. А мы живем совсем не так. Практически нам ничего не нужно. Всё немногое, что нам требуется, мы создаем усилием мысли. Мысль безотходна и чиста, молодой человек, в отличие от ваших рук. Вот почему вы живете на помойке, а наше обиталище — вся Вселенная. Мы — вершина мироздания. Мы свободно парим в межзвездном пространстве, тратя время не на вещи, а на открытое духовное общение друг с другом, на любовь, на искусство, легенды и мифы, на музыку и эпос, на непрестанную работу мысли. Вы же глупые, злобные, жадные, завистливые, скрытные, мнительные, агрессивные твари. Водить человекоподобную куклу — очень противное занятие, можете мне поверить.

Он еще долго говорил бы в том же духе, но у меня лопнуло терпение.

— Если мы вам так не нравимся, зачем вы с нами возитесь? — перебил я его. — Найдите себе других.

— Увы, — прогудел мой собеседник. — В пределах нашей досягаемости есть только две мыслящих популяции: мы — и, к нашему глубокому прискорбию, вы.

— Ну, так придумайте себе подходящих наследников.

— Придумать живое существо невозможно. Его можно только родить — или вылепить из другого живого существа.

— А как же вы придумали цветы и деревья для школьного сада?

— Цветы и деревья настоящие. Мы отобрали семена, посеяли и вырастили. Уверяю вас: живое творится только из живого. Откуда взялось первое живое — не знаем даже мы. Вам это тем более неизвестно.

— Тогда не знаю, чем вам помочь.

— А вы не помогайте, молодой человек. Мы просим только не мешать. Сделайте шаг навстречу нам, проявите терпимость — и вы не пожалеете. В отличие от вас, мы умеем быть благодарными.

— Я тоже очень вам благодарен за всё, что вы для меня сделали, но, с вашего позволения, хотел бы остаться самим собой.

— Пустое сочетание слов.

— Нет, не пустое.

— Пустое! — Мой собеседник вновь яростно щелкнул клювом.

Нет, я не мог с ним больше спорить. У меня не хватало слов, чтобы разъяснить ему то, что я имею в виду.

— Простите, Егор Егорович, — сказал я, — но мне ваша интеграция не подходит, и я не знаю ни одного такого, кому бы она подошла.

— Это ваше последнее слово?

— Да, последнее.

Мой незримый собеседник снова надолго умолк.

— Ну, что ж, — пробасил он наконец, — в таком случае мы обойдемся без вас.

Сказано это было так спокойно, что мне стало холодновато.

— Третий вариант? — спросил я.

— Зачем же так? — укоризненно прогудел брат по разуму. — Мы птицы, но не звери. Отправим вас, великовозрастного смутьяна и дерзилу, к мамочке.

— Только меня?