Валерий Алексеев - Школа одаренных переростков

— Мне она совсем не разонравилась! — возразил я. — Я готов и дальше учиться, если вы примете три моих условия. Условие номер один: я хочу остаться человеком. Номер два: по первому моему требованию вы вернете меня домой. Номер три: обижайтесь не обижайтесь, но мою маму вы должны оставить в покое.

— Но и ты должен выполнить одно условие, — сказал мой собеседник. — О содержании нашего договора ты никому не сообщаешь. Никому. Видишь ли, мы затратили на вашу интеграцию слишком много энергии и не можем допустить, чтобы вы разлетелись.

Ах, вот как они это между собой называют. "Интеграция".

— К сожалению, это условие невыполнимо, — твердо ответил я. — Ребята будут знать о нашем разговоре, и я лично приложу все усилия, чтобы они, как и я, категорически отказались от этой вашей, как вы сказали, интеграции. Да, чуть не забыл. Лена Кныш нуждается в лечении, ее надо срочно отправить домой.

— Леночка? — переспросил мой собеседник. — Но ведь это же наша лучшая ученица, гордость школы. Чем же, по-твоему, она заболела?

— Она психически больна. И это вы искалечили девочку, уважаемые.

— Голословно.

— Если бы так. Несколько минут назад она предприняла попытку меня убить.

— Леночка? Ни за что не поверю.

— Во всяком случае, она пыталась выклевать мне глаза.

— Продвинутая девочка… — растроганно пробасил мой собеседник.

Это меня обозлило.

— Ну, разумеется, для вас это успех интеграции, но я смотрю на происшедшее иначе.

— И что вы предлагаете? — осведомился Егор-Горыныч, перейдя на вы.

Как будто попытка выклевать мне глаза как-то меня возвысила.

— Прежде объясните, зачем вам всё это нужно, — сказал я.

— А потом?

— А потом будем вместе думать, что делать дальше.

— Вместе? Думать? — В словах моего собеседника прозвучала высокомерная нотка.

— Именно вместе, — не поддаваясь на провокацию, твердо ответил я.

— Да, но о чем?

— Я уже сказал: вместе думать о том, что делать дальше.

— Зачем вам себя утруждать? У нас нет запасных вариантов. Мы знаем, что делать дальше, и будем это делать.

— Нет, не будете, если мы этого не захотим.

Лже-Егоров долго молчал.

— У вас, у людей, легкомысленное отношение к птицам, — сказал он наконец. — Если бы мы были пресмыкающимися, вы разговаривали бы сейчас со мной совсем иначе.

— Возможно, но я в этом не виноват.

— В чем не виноват?

— В том, что вы не пресмыкающееся.

— Шутка? — осведомился мой собеседник.

— Шутка, — согласился я.

— Отвратительная привычка — шутить по любому поводу и без малейшей необходимости, — пророкотал Егор-Горыныч. — Это от неоправданного самомнения.

Я решил оставить этот выпад без ответа.

— Вы сказали, что у вас только один вариант, — продолжал я. — Это неверно: вариантов как минимум три. Первый — закрыть школу и распустить учеников по домам. Второй — продолжать ваш проект «Интеграция», если мы сочтем это возможным. Третий — заклевать меня до смерти и творить свое дело уже без помех. Только вряд ли это у вас получится. Мои товарищи — тоже не подопытные…

Я хотел сказать «кролики», но решил, что мой собеседник может это неверно понять.

— …тоже не подопытные микроорганизмы. Рано или поздно они потребуют у вас объяснений. Вы не всё учли, дорогие пернатые друзья.

— Да, наверно, — отозвался Егор-Горыныч. — Но у нас нет выбора.

— Почему?

Молчание.

— Почему у вас нет выбора? — повторил я.

— Мне больно об этом говорить, — далеким и слегка изменившимся голосом отозвался мой невидимый собеседник. — Вы безжалостно настойчивы, молодой человек.

— Давайте не будем отвлекаться. О жалости поговорим в другой раз.

— Почему в другой раз? Жалость — это вечная тема. К сожалению, вам, людям, это чувство не свойственно.

— Вот уж чья бы корова мычала… — пробормотал я.

— Прошу прощения, не понял, — после паузы пробасил мой собеседник.

— Это неважно. У меня вопрос: вы сами платите за телефон?

— Сам.

— Так давайте короче. А то вам счет такой пришлют, что мало не покажется.

— Хорошо, буду краток, — Егор-Горыныч тяжело вздохнул. — У нас большое горе. Огромное, почти непоправимое…

Я ждал.

— Наша стая вымирает… — Новый прерывистый вздох. — Трагическое стечение обстоятельств, в суть которых вам вникать не обязательно, привело к тому, что мы утратили инстинкт продолжения рода. Мы стремительно стареем. По вашим земным меркам в запасе у нас осталось меньше восьмисот лет.

Ах, вот как объясняется загадочная фраза наставника Иванова:

" У нас в распоряжении еще целых восемьсот лет …"

— Нам нужен свежий биологически активный материал, — уныло гудел Егор-Горыныч.

— Но зачем вам человеческие детеныши? — спросил я. — Берите пингвинят! Их, по крайней мере, не надо обучать яйцекладке.

— Пингвинята не подходят. Их можно выдрессировать, но обучить нельзя. Они неспособны к разумной жизни.

— А мы, на свое несчастье, способны. Да еще из неблагополучных семей. И поэтому нас можно как угодно уродовать?

— Не уродовать, а улучшать, — возразил мой невидимый собеседник. — Переделывать по своему образу и подобию. Вас ведь тоже кто-то вывел такими. И не надо мне рассказывать, что вы произошли от обезьян. Вы и сами не знаете, какие для этой цели были подобраны материалы.

— Как не знаем? Адама вылепили из глины, Еву вырезали из ребра.

— Ну, это сказка, исполненная множества противоречий. Начать хотя бы с того, что пара никак не могла быть одна.

— Это понятно даже ребенку. А кстати, почему вы не крадете грудных детей.

— Мы никого не крадем, — возразил Егор-Горыныч. — Вы здесь по доброй воле, это ваше сознательное и ясно высказанное решение. Именно поэтому грудные дети нас совершенно не интересуют.

— Спасибо и на этом. Тогда о парах: почему нас семь, а не восемь? Кто-нибудь сошел с дистанции раньше времени?

— Никто не сошел с дистанции, всё строго просчитано. В любой малой группе должен присутствовать несвязанный элемент: он порождает здоровое соперничество.

— Значит, всё просчитано. Лену вы повязали с Денисом…

— Соню с Олегом, — подхватил мой собеседник, — Юрия — с Ритой. Вот эти шестеро и будут родоначальниками обновленной стаи. Это великая честь, молодой человек! О них будут слагаться легенды.

— А несвязанный элемент — это я?

— Ты угадал. У тебя здоровые петушиные задатки.

И мой собеседник не засмеялся, нет (смеяться птицы не умеют), но гулко произнес:

— Хо-хо-хо.

Он подловил меня на мысли, что уж кого-кого, а Черепашку я Малинину не отдам.

Я машинально отметил, что Егор-Горыныч снова обращается ко мне на ты.

Товарищ возомнил.

— Но не будем больше об этом, — умиротворенно прогудел мой собеседник. — Я вижу, наша с тобой беседа принимает конструктивный характер, и это меня очень радует.