Фантастика, 1966 год. Выпуск 3

– Кстати, и я думал, что это бред, - сказал незнакомец.

– Да, да, не перебивайте, именно вчера, когда я случайно оказался в поле его аппаратуры. Еще вчера утром вас не было. Поэтому мы никогда не встречались раньше. Вы - это я в то самое мгновение, когда я проходил мимо его биохологенератора или как там его называют.

– Послушайте, а вы не отличаетесь скромностью, - сказал двойник. - Почему “я - это вы”? А если наоборот? Как я мог родиться вчера, если я помню себя десятки лет? Я все помню, - сказал он задумчиво, - я могу показать вам могилу отца, и две сосны, где висели мои качели, и свои фотографии… Маленький мальчик в матроске на велосипеде…

– Это мои фотографии!

– …свои фотографии и ту скамейку в Парке смеха, где я впервые увидел Ирэн…

– Ирэн! - воскликнул Миллер. - Вы знаете Ирэн?

– Простите, это моя невеста, - спокойно ответил двойник.

– Но это чудовищно!

– Успокойтесь, так называемый “профессор Миллер”. И давайте здраво взвесим все события. Если вы утверждаете, что я возник вчера и виной тому ваша неосторожность в лаборатории старика Чвиза, то, насколько я знаю теорию Чвиза, мы должны быть абсолютно одинаковы физиологически, а характер и эмоции одного из нас должны определяться характером и эмоциями другого точно в момент синтеза. Каким были вы в ту секунду, когда Чвиз включил поле? Не помните? Разумеется, вы не помните, человек не может контролировать и запоминать свои эмоции по секундам. А тогда ответьте мне на вопрос: как можно сейчас доказать, что вы настоящий Миллер, а я синтезированный?

Миллер молчал.

– Значит, критерия нет, - продолжал двойник. - Сравнивать не с чем. И клянусь, я не отобрал у вас вашего имени. Поверьте, я убежден, что синтезированный двойник - вы.

– Послушайте, - сказал Миллер, - но ведь я отлично помню, как все было. После разговора с Чвизом я сел в такси и уехал домой, а утром…

– А я после разговора с Чвизом пошел бродить по городу и опоздал: вы заперли дверь.

– Но я помню все, что было до Чвиза, я все время думал.

– И я прекрасно помню, я тоже все время думал о своей установке нейтронного торможения.

– Это ваша установка?

– Ну, а чья же?

– Послушайте, но ведь это уже очень серьезно! Теперь нас двое. Наша установка… - Он невольно запнулся, так дико прозвучали эти слова: “наша установка”. - Мы двое должны решить, наконец…

– Не знаю, как вы, а я уже решил, - ответил двойник. - Всю ночь в “Скарабее” я ворочался с боку на бок и думал, думал…

В этот момент в дверь постучали.

– Это Ирэн! - сказал Миллер.

– Да, это Ирэн, вчера я попросил ее зайти, - подтвердил двойник.

– Она не может видеть нас двоих!

– Вы должны уйти!

– Я?

В дверь опять постучали.

– Убирайтесь! - закричал Миллер.

– Послушайте. - глухо сказал двойник, - эта женщина - единственное, что есть у меня в этом мире, единственное, во что я верю.

Он резко оттолкнул Миллера и бросился к двери.

Миллер едва успел закрыть за собой дверцу стенного шкафа. До прихода Ирэн у него оставалось мгновение, чтобы оценить ситуацию, в которую он попал, и найти какую-нибудь статичную позу. О боже, оценить ситуацию! Люди устроены так, что необычность своего положения цо достоинству оценивают потом, много позже, заливаясь краской стыда, смеясь или испытывая приступы запоздалого страха. Но в конкретный момент они нередко ведут себя столь спокойно и привычно, словно, всю жизнь только тем и занимались, что на два часа в сутки регулярно подвешивали себя вниз головой или, как Миллер, прятались в темных и душных стенных шкафах.

Так или иначе, но Миллер немедленно присел на корточки, чтобы замочная скважина оказалась на уровне его глаз, и обнаружил под собой твердый предмет, пригодный для сидения. Он даже успел подумать о том, что не плохо бы узнать, какой это болван не выполнил его распоряжения и не выбросил старенький оппель-сейф… впрочем, надо бы при случае сказать ему спасибо.

И тут вошла Ирэн.

Дальнейшее было, как в кино. Нет, какв романе. Или нет, как во сне. Во всяком случае, было так, как не бывает в обычной нормальной жизни. Миллер, сидя в шкафу, наблюдал через замочную скважину не просто сцену свидания знакомого или незнакомого мужчины со знакомой или незнакомой женщиной, что уже достаточно пикантно и необычно для ученого с его именем, - он подглядывал за самим собой, причем подглядывал совсем иначе, нежели мы порой следим украдкой за собственным отражением в зеркале. По крайней мере там мы выбираем для этого мгновения. И тут он имел возможность наблюдать себя, ну, что ли, целиком, хоть со стороны затылка, понимая при этом, что отражение может действовать совершенно независимо от своего хозяина.

Миллер затаил дыхание и прильнул к замочной скважине.

Между тем Миллер-второй, подойдя к Ирэн, поцеловал ее в лоб, как это делал всегда Миллер-первый. Потом подумал и вдруг поцеловал прямо в губы - что Миллер-первый делал чрезвычайно редко, когда испытывал прилив особого волнения от встречи с Ирэн, а подобное он испытывал всякий раз после продолжительной разлуки. Затем он специфическим миллеровским движением поправил воротничок рубашки, и Миллер-первый подумал про себя, что жест этот выглядит со стороны удивительно неприятно, и какое счастье, что Ирэн на этот раз, как, вероятно, и всегда, не обратила на него внимания.

Звук поцелуя помог Миллеру-первому очнуться от созерцательности. “Я ревную или не ревную?” - неожиданно спросил он себя и понял, что сама возможность спокойно задать этот вопрос уже есть ответ на него.

Он чуть не рассмеялся. В конце концов можно относиться к происходящему, как к научному эксперименту, способному вызвать у ученого лишь любопытство. Важно только понять, беспредельно ли оно. Итак, что будет дальше? Пора предложить Ирэн кресло у окна - ее любимое низкое кресло, стоящее рядом с низким столиком, - затем открыть крышку бара, достать начатую вчера бутылку кальвадоса или стерфорда…

“Ты сегодня лирически настроена, Ирэн? Значит, кальвадос?” Словно подчиняясь приказанию Миллера-первого, двойник мягко проводил Ирэн в ее любимое кресло, затем беспомощно оглянулся, будто ища чего-то. (“Действительно, - подумал в это же мгновение Миллер-первый, - куда я сунул вчера ключ от бара?”), потом решительно протянул руку к той самой книжной полке, где стоял недочитанный томик Вольтера (“Он вспомнил быстрее меня!” - с интересом отметил Миллер-первый), достал ключ, и вот уже крышка бара открыта.

– Я хочу, Ирэн, чтобы ты была сегодня серьезной.

Итак, кальвадоса не будет. Ирэн бросила на Миллера-второго внимательный взгляд и протянула рюмку. Забулькал стерфорд.

Отлично. У юристов это называется “эксцессом исполнителя”: отражение проявило свою первую независимость от хозяина. Непонятно лишь, зачем Ирэн надо быть серьезной.