НФ: Альманах научной фантастики 8 (1970)

Среди жильцов, населявших в то время это сооружение, мы встретим и наших знакомых. Спардек занимал Илларион Карпыч Харламов, длительное одиночество которого было теперь счастливо окончено с прибытием его внучатной племянницы из Новинска. Да, та самая девушка из Новинска, которая была обвинена в небрежном хранении институтского черепа. Был и еще один жилец, занимавший бывший камбуз дома-корабля. Им был не кто иной, как тот расторопный старшина первой статьи, который участвовал в задержании Ганюшкина. Сегодня он рано вернулся с базы и вот ужа с полчаса поджидал девушку из Новинска, сидя на скамеечке перед домом.

Никаких особенных дел к внучатной племяннице Карпыча он не имел. Но когда девушка возвращалась из института, он всегда говорил ей: «Здравствуй, Валентина!» и снимал мичманку за козырек. Сегодня исполнялся небольшой юбилей: «Здравствуй, Валентина!» должно было прозвучать в тридцатый раз. Пора уже приглашать в кино. Но вот и она.

Наш старшина не позерил своим глазам. Рядом с Валентиной вышагивал здоровенный моряк в форменном синем кителе без погон. Старшина взглянул на него мельком и, сдвинув мичманку на лоб, опустил голову. Вот они, женщины!

Валентина между тем приблизилась, беседуя во своим спутником. Подойдя к дому-кораблю, она остановилась на пороге и сказала:

– Вот тут я и живу. Спасибо, большое спасибо.

– Прямо корабль! - Восхищенно сказал Фомин, оглядывая жилище. - Покрасить бы его. Продраить, а потом покрасить.

Валентина не стала выслушивать дальнейшие боцманские планы и ушла в дом. Третий участник этой сцены решил, что его час настал.

– Гражданин, - сказал старшина, не поднимая головы, - ты бы отсюда топал…

– Что? - спросил Фомин, и его голос приобрел один из тех семисот семидесяти двух оттенков этого местоимения, который невозможно передать на бумаге.

– К сведению некоторых штатских, - продолжая старшина, - тут стоянке запрещена. Подветрено.

– Вот что, друг, - вежливо сказал Фомин, - хочешь верь, хочешь нет. Я в игре не участвую. Переживания сегодня у ней, вот я и проводил, как начальник. По-человечеству.

– Ладно, чтобы я тебя не видел больше… - возможно, наш бравый старшина хотел еще что-нибудь добавить, но Фомин быстро подскочил к нему и надвинул мичманку на нос.

– Пусти, - выдавня из себя старшине, силясь оторвать подбородок от пуговицы на кителе, которая в него вдавилась. - Пусти, Фомин! - вдруг выкрикнул он.

– Постой, - сказал Фомин, сдергивая мичманку со старшины, - Это ты, Ашмарин? Ну да, Ашмарин, чертушка…

Далее пошли похлопывания по плечам, дружеские толчки под бок и прочие скупые проявления мужского чувства.

– Я же тебя сразу не признал, - сказал Ашмарин. - А как ты меня за кумпол зацепил клешней, аж дыхать не дал, так я и сразу: Фомина штучки-дрючки. Ну, браток, давай петушка!

Дальнейший разговор протекал уже под крышей камбуза домакорабля. Кипел в кастрюльке кофе по-морскому. Фомин сидел на койке, Ашмарин рылся в сундучке в поисках фотографий.

– Подаю, понимаешь, документы, - рассказывал Фомин, стараясь не пропустить ни одной подробности. - Это же все Виктор Степанович, он с меня шкуру снимал. Учись да учись! А я ни в какую, отупел от своего боцманства, ну, никуда! И так помалу, помалу на аттестат в Приморске сдал. Ну, сразу в мореходку. А что, дело привычное. Не приняли.

– Это ж через почему?

– Не приняли… Долго со мной там калякая одим.

– Ну, как же? А может, что по кадрам?

– Да нет, я ж один на свете.

– Чудно…

– И не чудно. Правы, кругом правы. У вас, говорит, товарищ моряк, окостенение мозгов, вроде. Вы, говорит, душа-то морская, а вот математики высшей не осилить. Поздновато пришли к нам. Раньше надо было…

– Раньше, - усмехнулся Ашмарин.

– Да, раньше. А я семь лет до войны, да всю войну, да на сверхсрочной - посчитай. Ну, говорю, спасибо. Служи, Фомин, воюй, Фомин. Геть! Молодца, Фомин! А тут окостенение мозгов…

– Кранты, - вздохнул Ашмарин.

– Вот-вот. А потом я так раскинул, что если я на врача выучусь, а потом опять на флот подамся? Ведь возьмут?

– Это ты здорово придумал.

– Вот и окостенение. Я как пришел в мединститут, подаю документы, так на меня декан только глянул, и я ему вроде понравился, «Кем, спрашивает, вы служили? Выправка у вас молодецкая. Боцманом? Это, говорит, очень интересно, я, говорит, читал про боцманов. Это они дудками дудят?» Потеха! «Так точно, говорю, свистят». «И ругаются еще?» «Никак нет, говорю, у нас с этим строго. Как заматюкаешься, так такого фитиля дадут, будь здоров». «Фитиля? - спрашивает. - Это интересно…» И пошел.

– Он, он кто, декан этот?

– Ну, вроде как старморнач.

– Фигура…

– А ты думал. Сдаю экзамены. Сочинение написал на четверку. Вот не встать мне с этого места! Содержание, говорят, у вас подкачало, но вы абсолютно грамотны, удивительно. А я ж шифровальщиком два года промотался. Мне что рукой писать, что ногой, головой выстукаю, что ты! Физику проскочил сам не знаю как. Малость залил товарищу педагогу. «Вы фельдшер, конечно?» «Точно, - говорю, - морской фельдшер». «Я так и думал. Физика пока не для вас». И - троечку!

Как сдал, вызывает декан и говорит: «Есть тут мнение, чтобы вас назначить старостой курса. Будет у вас триста, студентов, как думаете, справитесь?» «А чего ж, отвечаю, дело привычное». Вот пока и везу. А ты что ж, в речники пошел?..

– Брось шутить. Адунская флотилия это тебе будь здоров служба.

– Пресняк.

Друзья схватились за руки и некоторое время возились то на полу, то на койке. Когда койка треснула, хозяин камбуза и гость некоторое время хватали ртом воздух, пока не отдышались.

– Ну ладно, Фомин, ты мне вот что скажи… Ты что к Валентине имеешь?

– К Лапиной? Да ты что? Я ж от души. Плакала она сегодня, так прямо всего выворачивало.

– Да ну?

– Декан к ней за череп пристал. Украли, понимаешь ли, у нее черепушку. Это нам для изучения дают. Понимаешь?

– Кто ж украл?

– Да разве найдешь. Я ж еще народ не знаю, а народ разный, городские больше. И вот, думаю, дай провожу женщину, все веселей будет.

– Нагорит ей?

– У нас строго. Такие кости, берцовую там или локтевую - ничего, не считаются, а вот насчет черепов строго, под номерами они.

Друзья помолчали.

– Есть тут место одно, - сказал Ашмарин, - я мимо как-то проезжал, видел.

– Давай, давай, - заинтересованно сказал Фомин.

– Далековато будет. Но часа за два обернемся. Кладбище старое.

– Ага.

– А там ложбинка, овражек такой, дождем промытый. Глубокий. И те могилки, что на край попали, вода как ножом срезала.

– Зарубили, - твердо сказал Фомин. - Мы это дело провернем и прямо к декану: так и так, помощь от флотских нашей медицине.

Когда-то старое кладбище считалось местом, далеким от центра города. Теперь же город охватил его кольцом. Здесь давно уже не хоронили, и служило оно не то небольшим парком, не то местом для игр городских мальчишек. Памятников на нем и раньше было немного, сейчас же они сохранились только возле кирпичных столбов, ранее поддерживавших ворота. Побитая камнями во время многочисленных мальчишеских сражений, стояла одиноко статуя, сжимающая в мраморной руке мраморный чэреп. На ее подножии была выбита надпись на немецком языке, сообщавшая, что череп в руке Гамлета молчит.