НФ: Альманах научной фантастики 4 (1966)

Тут Игнатий Филиппович Дрыгайлов-настоящий, прерывая своего биса, негромко проговорил то, что приведено в эпиграфе к главе: "Ну и мерзавец ты, если поглядеть на тебя со стороны", - поднялся и, как при инциденте с Януаровым, направился к выходу.

… Так бисы овладевали все новыми позициями, становились чем-то таким, что никогда и не мыслилось Люстикову.

Вскоре первый бис защитил докторскую диссертацию. На банкет в ресторан "Прага" был приглашен и Люстиков. Бис не пил, но вел себя превосходно и произносил остроумные тосты. Сыроваров умело направлял течение банкета.

Поздно вечером, встретившись с Оленькой, немного охмелевший Люстиков сказал:

– Нет, как там ни суди, в нем есть широта. Я на все это не способен.

– А ты бы хотел быть способным на все это? - спросила Оленька, повернулась и ушла, не дождавшись ответа.

Так произошла между ними первая серьезная размолвка.

Все настоящее вдруг представилось мне ненастоящим, и представилось, что все действительно настоящее - безвозвратно потеряно.

Из письма В. И. Чебукина дочери Ольге

Только теперь появляется возможность вернуться к событиям жизни Василия Ивановича Чебукина. Будучи лишены предрассудков, мы закрываем глаза на то, что по обстоятельствам развития сюжета вторая встреча с героем происходит в главе под неблагоприятным номером "13". Представляется полезным сделать и другую оговорку. В этих и последующих главах мы по ходу изложения приводим мысли и переживания Чебукина, которые стали в точности известны лишь позднее; отступление от строго хронологического принципа здесь кажется нам оправданным.

… После ухода Вениамина Анатольевича, определившего необходимость перезаписи, все перед Чебукиным предстало в ином свете.

Его знобило, и в теле чувствовалась болезненная слабость. В тот день должно было состояться важное межведомственное совещание с его, Чебукина, руководящим выступлением, но мысли и фразы, заботливо заготовленные для выступления, вдруг показались незначительными, а само совещание - пустейшим делом.

Он открыл дверь в комнату жены и с порога сказал:

– Назначен на перезапись, Тамарочка…

Тамара сидела перед трюмо и кончиками пальцев массировала предательски обозначившиеся в уголках глаз "гусиные лапки". Не отвлекаясь от этого занятия, она сказала:

– У тебя будет свой бис?! Чертовски современно. Лидочка, дочь Олимпиады Львовны, говорит, что бисы - прелесть. Они как члены семьи… Подумать?! Ты должен наконец настоять, чтобы Оленьке предоставили самостоятельную жилплощадь. Оленькина комната подойдет бису; немножко сыровато, но ведь он железный…

– Бису дадут отдельную квартиру, - дрожащим от обиды голосом объяснил Чебукин и вышел из комнаты.

Отчаявшись найти дома сочувствие, Чебукин заглянул В гостиную, резиденцию Кольки, и попросил сына:

– Меня, знаешь, на перезапись… ты бы позвонил Сыроварову…

– Сто новейших дублонов, - сухо заметил Колька, поднимая трубку. - Житейские испытания и подледный лов заморозили мое сердце.

Чебукин молча отсчитал требуемую сумму.

– Анджей Люсьен? - спросил Колька, набрав номер лаборатории. - Ах, извините, Андрей Петрович… Моего предка, простите, простите, моего отца назначили на перезапись, и я… Ах, так - "в порядке живой очереди и согласно действующим инструкциям…"

Положив трубку на рычаг, Колька печально проговорил:

– Еле шевелит плавниками. Все предано забвению. Забыт селигерский десятикилограммовый судак и сигаретный коробок с острова Фиджи, алмаз твоей коллекции, Анджей Люсьен, добытый с ущербом для моей репутации… Все, все в глубинах небытия!..

Глядя на отца, Колька сказал еще:

– А тебя не отчислят как памятник старины? Сейчас памятники не в моде… Впрочем, говорят, бисы перенимают и родительские чувства. Не информирован?

… Чебукин впал в глубокую задумчивость.

– Ну и будет Чебукин-бис, что с того? - утешал он сам себя. - В Ученом совете два биса. Терпсихоренко-биса, после смерти Терпсихоренко, даже и не называют бисом.

Чебукину вдруг вспомнился тот Терпсихоренко, настоящий: балагур, весельчак, любитель сыграть пульку. Умер он год назад, а уже всеми забыт. Терпсихоренко нынешний по ночам сидит не за бутылкой вина и преферансом, а штудирует книги в профессорской читальне. На ученом совете его специальность "уточнять": резолюции, цитаты, установки. Улыбка у него металлическая; впрочем, какой ей и быть, если он из металла?

В два часа курьер в кожаном вальто принес запечатанный сургучом пакет. Вскрыв его, Чебукин прочитал:

НАПРАВЛЕНИЕ НА ПЕРЕЗАПИСЬ No 000319Р

Податель сего, Чебукин Василий Иванович, настоящих направляется в вашу лабораторию на предмет перезаписи.

Подпись и гербовая печать.

Внешность и еще раз внешность - напоминаю я вам. Можно скрыть недостаток образованности - молчанием, дефекты воспитания -сдержанностью. Но противоречие в расцветке носков и галстука - вопиет!

Дю-Шантале, маркиз и присяжной поверенный

Зал был круглый, со сферическим потолком и напоминал планетарий. Вдоль стен располагалось десять или двенадцать кабинок с прозрачным верхом. На крайней кабинке загорелось "319Р", и двери, отворилась. Внутри стояли друг против друга два кресла с откидной спинкой, какие бывают в самолетах. Чебуки сел и перевел дыхание. Под потолком зала как бы пари, легкий помост с алюминиевыми перильцами. Металличе ские лесенки оплетали его. По лесенкам поднимались и сбегали вниз девушки в синих спецовках и беретах.

Было тихо, только доносился шелест, похожий на шум приводных ремней. На помосте виднелись щиты управления с разноцветными сигнальными лампочками. Посреди помоста возвышалось нечто, похожее на капитанский мостик. Там, перед селектором, стоял Люстиков.

Кроме шелеста, до Чебукина порой доносились приглушенные голоса девушек:

– Тогда он сказал: сегодня я тебя украду!

– Страсти какие! Надо же. А она?..-спросил другой голос.

– Она ответила: только навсегда!

– А он?

– Он сказал: навсегда я не могу…

– Подумать, - вздохнула вторая девушка… Из другого угла доносилось:

– Гладко, гладко, а тут плиссировочка…

И еще:

– А он, дурак, к Машке липнет…

– 319П, под перезапись! - скомандовал, наклоняясь над трубкой селектора, Люстиков.

С потолка на тросах спустился похожий на шлем алюминиевый колпак и закрыл соседнюю кабинку.

– А почему он не может навсегда? - спросил первый голос.

– Во-первых - женатик, во-вторых - член месткома.

– Надо же… - снова вздохнула первая девушка. "Тишина!! Идет перезапись!!!" - загорелось на алюминиевом колпаке. Голоса оборвались. Шуршание стало сильнее. Запахло озоном.

– Включить извилину музыкальных интересов! -скомандовал Люстиков.