НФ: Альманах научной фантастики 4 (1966)

"Впрочем, эстетика ведь необходима везде", - попробовал он успокоить себя.

И тут он вдруг забыл, от какого греческого корня происходит слово "эстетика".

Когда-то знал и забыл…

"Хорошо бы посмотреть словарь", - подумал он и пошел к выходу, совершенно не учитывая, что голос биса нерасторжимо связан с ним, Чебукиным-настоящим, и, следовательно, тоже двигается к выходу.

Чебукин остановился, только когда его окликнули из президиума, и неловко договорил, вернее сказать - дослушал свою речь, стоя посреди зала.

От длинных и плавных периодов биса возникало ощущение, будто бы он, Чебукин, нечист, ощущение как бы зуда во всем теле и странная мысль, что самое главное сейчас поскорее помыться.

Человек, который бывает тягостно потрясен, узрев себя со стороны, не есть конченый человек. Но именно поэтому подобное потрясение приближает его конец.

Камилл Ланье. Психология обыденной жизни

Очутившись в кабинете, Чебукин закрылся на два оборота ключа. "Словарь" служил только поводом, последней каплей, а покинул он зал заседания из необходимости убежать от всех и, прежде всего, от биса.

Последнее, впрочем, было невыполнимо.

Он сел в кресло и снова ощутил властную потребность заменить последние два добрых дела - номер девять касающийся курьера, и номер десять, касающийся сестры и пирога - добрыми делами менее спорными. Потребность такую настойчивую, будто только осуществиэту замену, он сумеет остаться на поверхности, выплыть из нереального, однако физически ощутимого серого моря в котором он сейчас тонет.

Память, настроенная снисходительно, подсказала историю с защитой доцентом Януаровым диссертации на тему "Мне так кажется - как судебное доказательство"

Тогда он, единственный из пятнадцати членов ученого совета, подал голос против присуждения Януарову ученой степени.

"Для подобного поступка, особенно в то время, нужны были смелость, правдолюбие. И этих основополагающих качеств у меня все же оказалось побольше, чем у уважаемых коллег", подумал Чебукин и совсем было собрался заменить курьера с незапоминающейся фамилией на черный шар против Януарова, когда память, продолжавшая распутывать ниточку, внесла уточнения.

Чебукин вспомнил, как после оглашения результатов голосования коллеги один за другим подходили к Януарову, дабы поскорее засвидетельствовать непричастность к злополучному черному шару.

Он остановил профессора Рысина и спросил, не кажется ли ему унизительным "хождение на поклон".'

Рысин отмахнулся:

– Януаров известный сикофант, зачем с ним связываться?

– Но и ты пошел вслед за Рысиным на поклон, - не преминула подсказать память, снова настроенная обличительно.

– Я был последним! Значит, опять-таки проявил известное моральное превосходство перед коллегами, - оправдывался Чебукин.

– Да, ты подошел последним, но…-продолжала обличать память, - но, встретив холодный взгляд Януарова, испугался и стал приглашать его в гости, бормотать нечто совсем непристойное относительно огромного вклада в науку и необходимости обмыть этот вклад. Тогда Януаров действительно догадался о твоей причастности к черному шару и железным голосом отчеканил: "Вы забываете, с кем имеете дело". (Это звучало угрожающе и двусмысленно).

– Нет, нет, - проговорил Чебукин, перебивая память, к черту Януарова, ничего не поделаешь, пусть девятым номером пока останется курьер… Но неужто и в самом деле не было в моей жизни ничего более достойного наименования "доброе и смелое дело"?

Зазвонил телефон, и, узнав голос Ирины, своей аспирантки, Чебукин обрадовался возможности отвлечься от неприятных размышлений.

– Да, - сказал он с готовностью.-Я очень рад. У третьей колонны?.. Буду через тридцать минут…

– Вы мне надоели. Уйдите! - сказало Отражение.

– Хорошо, но помните, если я удалюсь, исчезнете и вы.

– Пожалуй, я примирюсь и с этим…

Из записок неизвестного

Он не всегда говорил то, что думал. Но сказав что-либо, впредь думал именно так.

С. Дюгонь-Дюгоне. "Портреты"

Главный недостаток извилин в том, что они извилисты.

А. П. Сыроваров, начальник Лаборатории перезаписи,. "Приказы"

Шагая рядом с Ириной, Чебукин совсем было собрался пуститься в откровенности, неуместные и не ведущие к цели, но внутренне необходимые сейчас, однако бис опередил его и повел дело изученной тропой.

– Так тянет на природу, в просторы… Человеку, посвятившему себя эстетике, истинная красота важнее всего, - начал бис рокочущим и переливающимся голосом.

"Затоковал… Колоратурный бас… Траченный молью первый любовник провинциальной оперетты", - зло и безнадежно думал Чебукин, с непривычной жалостью ощущая робкое тепло Ирининой руки.

– Неумолчный шелест деревьев, щебет птиц, - разливался бис. - Давайте отправимся за тайнами природы, как древние аргонавты за золотом!..

Чебукин взглянул на Ирину, но не как обычно, чтобы проверить действие слов, "скорректировать огонь", а бесцельно, с той же щемящей душу жалостью.

– Да, да… так тянет к птицам, к деревьям, - беззвучно шептала девушка, удивительно хорошея при этом.

"Ну, конечно, - виновато думал Чебукин, любуясь ее новой красотой. - Ей и вправду представляется это самое - листва, мурава, бабочки, соловьи, а в мыслях биса - я - то ведь знаю - протертые влажной тряпкой листья пальмы над столиком в уединенном углу ресторана "Нерпа", где всегда кончается первый этап "плавания аргонавтов".

– К природе… как аргонавты, - шептала Ирина, и самые пошлые слова в ее устах приобретали новый, вернее - старейший, первозданный смысл.

– Я тоскую по красоте, как плененная ласточка по воздушному океану, - разливался бис. - Безграничность стихий и такая же необъятность музыки. Грандиозность Баха. Бранденбургский концерт та-ра-та-та-лю-лю-та-ра… '

"Это, коллега-шестипудовая ласточка, никакой не Бах, а "Подмосковные вечера", да еще префальшиво исполненные", - подумал Чебукин.

– Лю-лю-лю-ра-ра-лю-ра-ра-ра, - не заметив подлога, чистым, серебристым голоском подхватила Ирина. - Лю-лю-ра-ра-та-та-та-та…

"Вот это не "Подмосковные вечера", это, верно, и есть Бах, которого я, к сожалению, совершенно не знаю", - думал Чебукин.

Он посмотрел на Ирину и впервые за время короткого романа, а также предыдущих коротких романов, бескорыстно залюбовался девушкой, чувствуя, что сердце бьется чаще, горло пересохло и нечто одновременно горькое и сладостное теснит грудь.

А бис развивал обычную программу:

– Музыка и ваша щедрая ласка единственное, что может согреть сердце, измученное борьбой с оппортунистами и догматиками, годами неустройств и теоретических размышлений. Женское тепло… трепет…

– К черту! -не своим голосом закричал Чебукин. - Трепач! Брехун! Девушка испуганно оглянулась.