НФ: Альманах научной фантастики 24 (1981)

Ванечка лениво отозвался:

– Как шар говоришь? А диаметр?

– Ну… С метр!

– Анфед! Посчитай, - попросил Ванечка.

– Я уже посчитал, - меланхолично отозвался Анфед. - Диаметром с метр… Таких не бывает.

– Слышал? - спросил Ванечка. - Не бывает таких, Кубыкин, Анфед уже посчитал.

Кубыкин обиделся:

– У-у-ученые!

И побагровел, налился предгрозовым нехорошим раздражением:

– А вот веники! А вот ломать! По пять штук с каждой души, иначе никого с базы не выпущу!

Конечно, можно было спросить: а зачем, собственно, веники, если через неделю базу все равно закрывают на зимний сезон, но Кубыкин столь откровенно ждал вопросов и возражений, что никто спрашивать не стал. Только Веснин, выбравшись из палатки и подойдя к Кубыкину, пообещал негромко:

– Наломаем.

Кубыкин нехорошо обрадовался:

– А территорию?

– Что территорию?

– Территорию кто уберет? Загадили.

– Да мы и уберем, - примирительно заметил Веснин.

Кубыкин растерялся:

– А тряпка на кустах… Чья?

– Это не тряпка. Это кухонное полотенце. Я уберу.

– Полотенце… - протянул, смиряясь Кубыкин. - Ну, убери. Проверю.

– Давайте чай пить, - предложила Надя. Редкий случай, вовремя и к месту.

Перед Анфедом и Ванечкой Надя ничуть не стеснялась, разгуливала в купальнике, но Кубыкин ее пугал - она накинула на плечи халатик. Ванечка даже откинулся, по-новому оглядывая Надю, но почему-то так получилось, что он откинулся как бы от наклонившегося к нему Анфеда, и Веснин усмехнулся ну как же, неудачник. А неудачники, они заразны…

Уж не писать ли людей будущего с Ванечки, к чему толкает его Серов?

Веснин глянул на маленькое кругленькое личико Ванечки, на его аккуратные, тонкие, почти птичьи усики, и сразу ощутил неприязнь - Ванечка ему никогда не нравился. Вот живет человек, и, в сущности, неплохой, наверное - диссертацию защитил, напечатал десяток интересных работ, а всем до него как до лампочки. Анфед пусть и неудачник, но все знают, случись что, на Анфеда можно положиться, он и в воду нырнет и в огонь полезет, неважно, что там потом, а Ванечка…

К черту! Это я от духоты бешусь.

Подлесок и сосны медленно затягивало дымкой.

Потемнели стволы, растаяла серебристая паутина, темное небо медленно налилось изнутри лихорадочным смутным светом - бесшумным, странным. Над Искитимом и над Улыбино давно уже хлестал жуткий дождь, а над базой лениво ворочалось электрическое томление. Ткнуть бы тучу, чтобы немедленно пролилась.

И все не о том, все я не о том. Всегда так. Есть время подумать желания не находится. Есть желание - времени нет. Сейчас бы не томиться. Сейчас бы сварить кофе и за карандаш. Но нет сил…

– Интересно, - вслух удивилась Надя, подняв на Веснина смеющиеся темные глаза. - Вот если бы наши тайные желания сбывались, хорошо бы это было?

– Еще бы! - незамедлительно отозвался Анфед и для убедительности прищелкнул пальцами: - Р-р-раз! И готово.

Он не пояснил, что значит "р-р-раз", но все почему-то посмотрели на Надю и она плотней запахнула на груди халатик, а Кубыкин от напряжения даже рот раскрыл.

– Ну хорошо, - повторила Надя. - Вот исполняйся наши тайные желания… Вот ты, Анфед… Чего бы ты пожелал?

– Леща! - ни секунды не потратил на размышления Анфед и, уловив двусмысленность своего тайного желания, поправился: - Крупного леща. Вот от сих до сих. Чтобы я этого леща чистил от хвоста до обеда. - Анфед помолчал и вздохнул печально: - Только таких лещей не бывает.

Ослепительная вспышка полыхнула в сухом вечернем небе, ярко высветила палатки, кружки с чаем, костерок. Надины вопросы почему-то заинтересовали Кубыкина, он смотрел на нее жадно, масса сомнений мерцала в его выпуклых черных глазах, как козырьками прикрытых крыльями могучих бровей.

– Кубыкин, а, Кубыкин? - пожалела его Надя. - Если бы наши желания исполнялись, ты вот чего бы хотел?

– Ну как… - пожевал губами Кубыкин. - Авторитета… И территории чистой… Ну и палатки убрать до дождей… Они же как паруса, снимай их под ветром… Ну и все такое прочее…

Кубыкин неопределенно повел перед собой короткой толстой рукой, а про себя, наверное, подумал:…и чтобы вы, дураки, веру знали в Кубыкина! Кубыкин не подведет, Кубыкин правду любит… Этот шар огненный… Видел я его… В метр диаметром… Тоже мне - таких не бывает!..

– Ванечка, - не унималась Надя. - А ты почему молчишь? Ты вот чего бы хотел?

Ванечка недовольно повел до черна загорелым плечом:

– Увольте… Ваши фантазии…

И Веснин с новой силой почувствовал какую-то непреодолимую, трудно объяснимую неприязнь к Ванечке, к его аккуратным тоненьким усикам, к уклончивому, часто равнодушному взгляду. Почему-то припомнилась зимовка на острове Котельном, было в его жизни такое. Там на станции оказался такой же вот чистенький аккуратист из Вологды - радист. Беленький, даже белесый. Недосушенный гриб. В Вологде оставил жену, получал от нее радиограммы и ни на грош ей не верил. Постоянно, к месту и не к месту, за обедом и просто на дежурстве, всем нервы тянул: как там они, эти наши жены? Одни ведь… У всех настроение падало, стоило радисту открыть рот. Пришлось отправить его назад, на Большую землю.

Анфед вдруг хихикнул.

– Ты чего? - удивился Кубыкин.

– А у меня есть еще одно желание.

Все посмотрели на Анфеда. Он застеснялся, но победил себя:

– Ногу… Сломать…

– Но-о-огу? - протянула Надя. - Анфедушко! Ну зачем?

– Ну как зачем? - совсем застеснялся Анфед - Это ж три месяца свободного времени. А хорошо сломать, так и все пять. Больничные идут, на картошку не отправят… У нас один чудак так поломался, что, пока его лечили, докторскую успел написать…

Надя повернула смеющееся лицо к Веснину:

– А вы, товарищ писатель? Вы что хотите сломать?

– Судьбу, - хмыкнул Веснин.

– Есть причины?

– У кого их нет?

– Это вы за себя говорите, - ядовито ухмыльнулся Ванечка.

А Надя улыбнулась.

Хорошо улыбнулась, без насмешки, будто поняла что-то. Веснину сразу стало легче. Он всегда был такой: никакая ругань его не трогала, а вот доброе слово…

И подумал: может, прав Серов? Может, мне не с блокнотом прятаться в глухомани, а плюнуть на все и смотаться на Север?.. Говорят, в Кызыл-Кумах тоже не скучно… Куда-нибудь за Учкудук… Забыть про черные дыры, квазары, метагалактики, забыть о пришельцах с Трента, выбросить из головы дурацкие теории… Покрутить роман… Он покосился на Наденьку… На пришельцах, что ли, стоит наш мир?

Почему-то вдруг вспомнил Харина.

Савел Харин, художник-любитель, точнее любитель всех на свете художеств, бородатый как старообрядец и как старообрядец замкнутый, еще до войны попал на Север. Там ему дали лавку - торгуй, стране пушнина нужна. Савел, подумав, придумал сделать лавку коммунистической - приходи, бери, что кому требуется, рассчитаешься, когда сможешь… И приходили, и брали, и были довольны, и рассчитывались, когда могли. Только придирчивым ревизорам начинание Савела страшно не пришлось по душе - перевели его в начальники Красного чума. Вот тогда Савел и открыл для себя существование живописи, или того, что он сам считал живописью. На Красный чум приходило по разнарядке сразу несколько иллюстрированных журналов. В тех журналах увидел Савел и Трех богатырей, и несчастную Аленушку, и печальное Не ждали, и даже Девочку на шаре, а не только с персиком. И все, абсолютно все приводило Савела в восхищение, он приглядывался к каждой линии. Рисунок какого-нибудь Притыркина из села Ковчуги рождал в нем не меньшую бурю, чем Брахмапутра кисти Николая Рериха. Когда возмущенные посетители Красного чума начинали допытываться - однако, где картинки? кто это повырезал из журналов все цветные картинки? - Савел бесхитростно раскрывал толстые самодельные альбомы: вот дескать наши картинки! Раскрывай альбом и любуйся! Он всерьез считал, что поступает правильно и скоро слава о нем разнеслась по всему Северу. Правда, к этому времени Красный чум у него отобрали, а сам он перебрался в Норильск.