НФ: Альманах научной фантастики 22 (1980)

– Я представлял вас иначе, - сказал Игин. - Думал, Яворский такой… худенький… не очень уверенный в себе… руки прячет за спину.

– Вам рассказывал Игорь Константинович? - догадался я.

Игин кивнул.

– Два года сближают людей… обычно, - медленно сказал он, заполняя паузы громким дыханием. - Совместная работа… А вышло наоборот. Астахов нас встретил. Показал станцию. Возил к Спице. Она была тогда поменьше, километров семьсот… Вы знаете, почему он оставался?

– В общих чертах, - уклончиво ответил я. - Знаю, что была авария. Астахова ранило, и он не мог лететь на Землю. Все возвращались, а он оставался.

– Да… В конце первой смены, девять лет назад… Был только фундамент. И отношение было другое. Автоматики тогда было поменьше, людей побольше. Летали над фундаментом. В корабль ударил разряд. Астахову сломало позвоночник, сожгло кожу на лице. Еле выходили…

– Позвоночник… Я не знал.

– Но он мог лететь. Потом, с третьей сменой. Не захотел. Работал. Прогнозирование открытий - тогда это началось. Характер у него был… не очень. Все же болезнь. Столько лет без Земли. Конечно, трудно. Тяжелый характер… Так и получилось. Он с людьми - как одноименные заряды, все дальше и дальше…

Я показал Игину стихотворение.

– Крутизна дорог, - продекламировал теоретик нараспев. - Знаю. Есть такая поэма…

– Раньше Игорь Константинович не любил стихов, - сказал я.

– Да, его больше привлекала мифология, - кивнул Игин.

– Притчи! Игорь Константинович рассказывал их на каждом уроке.

– Притчи, аллегории, как хотите… О каждом из нас. Притчи о планетах…

Я молчал выжидающе.

– Люди-планеты, - продолжал Игин. Он, верно, не привык к долгим речам, паузы между словами все удлинялись, слушать его было мучением. - У каждого своя орбита. Есть массивные планеты. Влияют на судьбу других. Иные очень малы. Действие их неощутимо. Небесная механика в судьбах людей…

– Расскажите хоть одну, - попросил я. Представил, как рассказывает притчи Астахов: в его голосе не было таких тягучих интонаций, многие детали он опускал, приходилось дополнять рассказ воображением - один из методов воспитания ассоциативного мышления.

– Расскажу о себе, - подумав, сказал Игин. - Планета-скиталец. Сегодня под одним солнцем, завтра под другим. Сегодня ее притягивает Сириус. Завтра - далекий Денеб. Планета летит к нему. Потом - дальше…

Планета-скиталец. Если так, лучше я поговорю об Астахове с кем-нибудь другим. Услышу более определенное мнение.

В тонкостях настроений Игин, однако, разбирался.

– Пойду, - сказал он. - Время позднее. Собственно, я зашел, чтобы… Игорь Константинович рассказывал о вас, и я хотел… - он смущенно повел плечами. - А помощь… Вряд ли я смогу…

Он обвел взглядом стеллажи. Встал, потоптался у порога, будто ждал какого-то вопроса.

– Картотека на первых полках, слева… Мы пробовали разбирать. Потом бросили. Нет времени. В столе - текущая информация. В красной капсуле акт экспертизы. Спокойной ночи…

Я сидел за столом и думал. О статистике открытий. Об учителе. О его жизни и гибели.

Путь, которым шел Астахов, казался на редкость нерациональным. Лишь имея неограниченное время и безмерное терпение, можно было задумать такую работу.

"В каждом открытии есть элемент случайности", - утверждал Астахов. Разделив открытия на девять классов, он разграничил их по степени случайности. Открытия первого класса делаются повседневно - открывается не новый принцип, а некая неучтенная закономерность в давно известных явлениях.

С этой тривиальной ступеньки начинается путь наверх. Открытия второго уровня - в предгорьях трудностей. Это тоже непринципиальные достижения, но для них еще нет экспериментальной базы. Появляется элемент случайности, который растет от класса к классу.

Девятый уровень высится как недостижимая вершина. Открытия, которые принципиально нельзя предвидеть, - царство чистой случайности.

Я начал понимать, для чего нужно было подробное разделение открытий на классы, прогнозирование в каждом классе предполагалось вести различными способами, и, естественно, Астахов начал снизу.

Он применил метод, который сам назвал поисками иголки в стоге сена. Астахов приспособил для прогноза морфологический анализ - модернизированный в двадцатом веке древний метод проб и ошибок. Нужно, допустим, придумать новый тип двигателя. Составляешь "морфологический ящик": таблицу, в которую заносишь все мыслимые характеристики двигателей, все возможные изменения. Огромную таблицу с десятками тысяч клеток. Ни одна возможность, ни один принципиально осуществимый тип двигателя не могут быть упущены. Но сколько же нужно времени и сил, чтобы разобраться во всех сочетаниях клеток таблицы, во всех возможных и невозможных двигателях!

Как-то грустно все это, непохоже на Астахова… Заболела голова - не от усталости, мозг всегда странно реагировал на информацию, которую не мог сразу переварить. Я вспомнил об акте экспертизы, вставил в проектор красную капсулу.

…Тот день был обычным. Вахта Тюдора, начавшаяся утром, заканчивалась в тринадцать часов. Тюдор сдавал смену Игину, когда сигнал внешней тревоги заставил всех бросить работу и помчаться к шлюзовой.

Не было Астахова, который ушел к Спице в девять двадцать. Сигнал тревоги выдали автоматы, когда в тринадцать ноль-ноль проверочный импульс не получил отклика от радиомаяка Астахова. Вызовы по личной связи оказались безуспешными.

– На выход! - приказывает Тюдор.

Они выводят большой кар-лягушку и мчатся к первой мачте будущего Полигона, мимо лабораторного корпуса, мимо ССЛ - сверхсветового лазера. Непрерывно верещит приемник - автоматические наблюдательные системы на трассе докладывают: нет, не видели, не проходил…

Что было потом? Они вернулись. Патанэ с Огреничем вылетели в поиск на космолете, хотя отрицательные ответы автоматики не давали надежды на успех. Двое оставшихся начали контроль пультового управления. Все приборы, роботы, автоматы, агрегаты, датчики в шестой зоне, куда должен был пойти Астахов, оказались в порядке, да и в соседних зонах тоже. Космолет облетел основание Спицы и вернулся ни с чем. А Тюдор с Игиным перешли к исследованию командно-операционного блока.

Тогда все и обнаружилось.

В акте экспертизы было написано: при контроле командной перфоленты на ней была обнаружена внепрограммная группа сигналов, прошедшая на Полигон в одиннадцать тридцать две. По этим сигналам включались гравитаторы шестой и седьмой зон.

У меня при чтении этого отрывка возникло жуткое ощущение нереальности. Откуда мог появиться на ленте внепрограммный сигнал? Оператор никак не мог его упустить - перед вводом лента сверяется со стандартом, а Тюдор не ребенок.