НФ: Альманах научной фантастики 22 (1980)

– Вы не обратили внимания, Ким, - сказал Тюдор. - В экспертизе указано: в комнате Астахова обнаружен диктофон с лентой, подключенный к коммутатору Мозга. Это нормально - чтобы не прерывать работы, все мы обычно пишем команды с голоса, а сами занимаемся более продуктивным делом. Мозг обрабатывает эти команды и выдает на Спицу, если допускают строительные нормы и техника безопасности. Лента в диктофоне Астахова была пустой, и мы не стали проверять, есть ли на ней стертая запись команды включения гравитаторов.

– Погодите, Рен, при чем здесь лента? Придя в зону, Игорь Константинович мог дать команду на включение…

– Нет, - отрезал Тюдор. - Команды на Спицу идут только через Мозг.

– Значит, находясь вне станции, вы не можете вносить исправлений в работу механизмов?

– Разумеется, нет. Сигналы управления сложны, в монтаже сейчас участвует до миллиона агрегатов. Если исправления необходимы, их нужно записать кодом на диктофон. Мозг включит вашу программу в общий цикл, если это будет возможно. Запись стирается, а на ленте в посту появляется ее копия. Поэтому, если Астахов хотел… если он решился на крайний шаг, то был лишь один способ. Надиктовать внеплановые, значит, внеконтрольные команды включения гравитаторов и прийти в зону к моменту, когда команды будут выданы на исполнение.

Тюдор начал было подниматься по короткой лестнице в пультовую, но что-то в моем лице заставило его остановиться. Недоверие? Нет, все могло быть так, как он говорил.

– Думайте, - сказал Тюдор. - Впечатлений у вас теперь достаточно, Ким.

– Да, Рен… Только одно. Игин говорил мне о притчах…

– Ах, это, - Тюдор усмехнулся. - Психологические этюды, не больше. Хотите знать, что он говорил обо мне? Будто бы есть такая планета… Живут на ней люди. Умирают. Их хоронят - раньше закапывали умерших в землю. И все, что они знали, что любили, короче - вся информация переходит в почву, записывается в ее структуре. Память земли. Планета помнит все… Но кому от этого польза?

Плохой я все-таки психолог. Никудышный. Психологическая аномалия - то, что произошло на Ресте. И разбираться в ней - не мне. Архивом мне нужно заниматься, методикой открытий, а не психологией. Астахова нет, и ничем не поможешь.

На нижних полках книгофильмы стояли особенно тесно, и на некоторых оказались звуковые дорожки. Я услышал голос Астахова. Все, о чем я думал сегодня, показалось мне нелепым. Голос был прежний, астаховский, будто я впервые в его классе, учитель поднимает мой подбородок и говорит: "А ты, Ким, хочешь к звездам?" Прежний голос и чужой характер.

На нижних полках была не картотека открытий, а астаховские разработки - то, зачем я прилетел на Ресту. Содержанием капсул была все та же морфология - десятки, сотни идей, добываемых из неисчерпаемого колодца проб и ошибок. Я начал уставать - прошло несколько часов, я смотрел все подряд, не пропуская ни одного кадра, это оказалось невероятно утомительно и малопродуктивно. До обеда я просмотрел меньше одного стеллажа и решил перейти к выборочному методу - изучать каждую десятую капсулу. У Астахова накопился огромный материал, сразу разобраться просто невозможно.

С таким намерением я и поставил в проектор одну из капсул нижнего ряда. Содержание я понял не сразу, потому что ждал совсем другого. Это вовсе не были предварительные разработки, речь шла об открытии пятого уровня в биологии. Я заглянул в конец книгофильма. На последних кадрах перекатывались, ломая низкорослые деревья, камни чужой планеты, среди них спокойно стоял довольно тщедушный гражданин и легонько поднимал одной рукой внушительных размеров вездеход-ползун. Внешне гражданин чем-то напоминал Огренича. Голос Астахова сказал:

– В чем оптимальное состояние человеческого организма? Каждый скажет - это состояние идеального здоровья. Но пошлите по-земному идеально здорового человека на Марс. Он не протянет в разреженной атмосфере и минуты… На голограмме - планета Динора системы Росс-113. Здоровый человек проживет секунду - не больше. Наступит конец. Потому что идеалом на Диноре является малый газообмен и увеличение белых телец в крови. Так пошлите на Динору больного лейкемией. Не нужно его лечить, пусть хотя бы не умрет по дороге. На Диноре он проживет двести лет!

Астахов не мог знать о работах Коренева, они были опубликованы за месяц до моего отлета на Ресту. Диплом на открытие, с формулировкой, почти не отличающейся от астаховской, вручили Кореневу в день, когда стартовал "Экватор".

Может, Астахова просто осенило?.. Но при такой великолепной интуиции не стоило и заниматься морфологическим анализом, рисовать длиннющие оси с сотнями клеток.

А может, я нахожусь в плену собственной работы, собственного интуитивного метода? Подсознательно не допускаю, что способ Астахова может быть верен? "Морфология, - пренебрежительно думаю я. - Пробы и ошибки… Огренич с Тюдором в голос твердили "неудачник". Это перекликалось с моим впечатлением, и я тоже повторил "неудачник". А если нет?"

Я наугад выбирал книгофильмы, просматривал их, ставил на место. Морфология. Перебор вариантов… Стоп! Открытие пятого уровня! Зарождение жизни в межгалактической среде… Опять морфология. И снова - открытие. Четвертый класс - создание молекулярного письма.

Похоже, что изредка Астахова осеняло. Примерно один раз из десяти. Цепь догадок - она нравилась мне не больше, чем случайное включение гравитаторов…

Патанэ крутил "солнце" в гимнастическом зале, и я забрался к нему под потолок. Мы выделывали друг перед другом акробатические пируэты, тело постепенно охватывала приятная усталость. Беседу поддерживал Патанэ:

– Час назад роботы подняли на верхотуру шпиль-излучатель! Махина, скажу я вам! Жаль, что не видели! - кричал он.

– Жаль, - соглашался я.

– Завтра поднимем второй, поглядите обязательно!

– Непременно! - кричал я.

Патанэ соскользнул по канату на пол, задрал голову.

– Расскажите об Астахове, - попросил он. - Каким он был раньше?

Я подтянулся, спрыгнул, стал перед ним. Отдышался.

– Неделю не тренировался, - сказал я, - и вот результат.

Мы сели на пористый губчатый пол. О чем ему рассказать? Как учитель водил нас на космодром? Или как показывал свою коллекцию научных ошибок?

– С ним, наверно, и раньше было непросто?

– Не в том смысле, о котором вы думаете, Евгений.

– Откуда вы знаете, о чем я подумал?

– О сложности отношений, естественно…

– Верно. Но для того чтобы возникли сложности, нужны отношения. А с Астаховым мы почти и не контактировали. Он здесь десять лет робинзонил, пять смен.

– Что значит - робинзонил? На станции люди, экипаж.

Патанэ махнул рукой.