Александр Громов - Бобугаби

Нам было нечего сказать. Мы с Дэном разинули рты. По тому уровню цивилизации, что мы видели на Кулюгулю, нам не показалось, что ее создали дети.

Дэн подвигал кожей головы.

— Значит, они веселятся, хороня детей?

Варвару передернуло. Придя в себя, она холодно посоветовала Дэну сначала думать, а потом уж брякать.

— Может, это как-то связано с их религией? — предположил я. Она замахала на меня руками:

— Нет и нет! Я изучила обряды их основных конфессий. Там и в помине нет ничего подобного.

— Тогда как понимать их похоронное веселье и нежелание говорить о бобугаби? Мы выяснили, что туземцы радуются, хороня тех, у кого нет бобугаби, или, может быть, тех, кто сам не бобугаби. Убежден, что таковых значительно меньше ста процентов… Погоди-ка! А ведь грубую прикидку мы сделать можем. Дэн! Какова продолжительность жизни аборигенов?

— Около двухсот местных лет, — отозвался Дэн. — Еще сто лет назад было гораздо меньше, а столетием спустя будет несколько больше. Кулюгуляне — молодцы. Сумели оттянуть старость и смерть более чем вдвое.

— Как?

— Блокируют какие-то гены в каких-то хромосомах. В каких — на Земле разберутся. Может быть. Лет через десять после нашего возвращения. В хромосомном наборе кулюгулян черт ногу сломит.

— Ладно, — сказал я. — Значит, грубо говоря, двести земных лет. В переводе на земное время выйдет… э-э… примерно двести сорок пять лет жизни. Впрочем, лучше привяжемся к местному времени. Выходит, что продолжительность жизни среднего кулюгулянина составляет примерно восемьдесят две тысячи местных суток. Так?

Дэн закатил глаза, подсчитал в уме и признал правильность моей арифметики.

— Отлично. А какова численность населения в… — Я затруднился произнести название города, где находилась наша резиденция, язык человеческий на это не способен. Но Дэн понял.

— Три миллиона.

— Мы можем считать, что за время нашего пребывания на Кулюгулю количество жителей этого города изменилось не слишком сильно?

Дэн опять изобразил процесс мышления.

— Ну… туристы могли понаехать. Всякому любопытно поглазеть на инопланетян. Живой аттракцион.

— По-моему, у кулюгулян не развито праздное любопытство, да и власти наверняка ограничили въезд. Лично мне город не показался перенаселенным… Ладно! Примем, что жителей — четыре миллиона. А сколько в городе кладбищ?

— Откуда мне знать? — буркнул Дэн. — Я что, член муниципалитета? Прикинь площадь города, количество этих домов-грибов…

— План города есть в документации, — напомнила Барби.

Я хлопнул себя по лбу и зарылся в терабайты нашей информации о Кулюгулю. Нет ничего проще, чем найти нужное, когда данные любовно организованы в базу, и какое же это мучение, когда баз несколько и каждая слеплена на скорую руку! Прошло не менее получаса, прежде чем мне удалось с помощью Сократа найти искомое.

— Кладбищ — пять, — объявил я. — Разной площади. Имеем мы право предположить, что частота захоронений соответствует площади кладбища?

— Я имею право предположить, что тебе делать нечего, — огрызнулся Дэн. — На Земле и без нас разберутся с бобугаби.

— Не хочешь помочь — не мешай. — Задача увлекла меня, несмотря на ее простоту. Такое бывает со всеми, и я не исключение. Конструктор сложнейших механизмов может прийти в восторг от детского велосипеда. Декоратор цветов ни с того ни с сего начинает восхищаться одним-единственным лепестком, к полному недоумению окружающих. Ценитель живописи иной раз способен пройти мимо Караваджо, чтобы замереть в восторге перед примитивом, намалеванном на драной фанерке. Ну а я с удовольствием вычислял ППП — плотность потока покойников. У каждого свои странности.

Четыре миллиона я разделил на восемьдесят две тысячи и пришел к выводу, что в городе ежедневно отправлялась в лучший мир без малого сотня кулюгулян. Затем прикинул долю кладбища, на дороге к которому нас поселили. Оно было довольно крупным. К нему вели две дороги, и мне опять пришлось предположить, что ППП на обеих дорогах одинакова. В конце концов у меня вышло: мы из своей резиденции должны были наблюдать не менее пятнадцати похоронных процессий ежедневно. А сколько наблюдали реально?

— Ну… трудно сказать, — промычал Дэн, ознакомленный мною с результатами расчета. — Три или четыре, наверное. Вряд ли больше.

— То-то же! Максимум четверть своих покойничков кулюгуляне катят на кладбище, радуясь при этом. А где остальные три четверти? Их складируют? Замораживают до лучших времен? Пускают в переработку?

— Ты упустил наиболее очевидное объяснение, — заявил Дэн. — Во время нашей жизни в резиденции кулюгуляне как вежливые хозяева, вероятно, предпочитали пользоваться другой дорогой.

— Это еще зачем?

— Чтобы не нарушать приватность.

Тут в разговор встряла Барби и заявила, что Дэн несет чушь и что кулюгулянские понятия приватности распространяются лишь на жилища. А поскольку наша резиденция была отделена от улицы не только стенами грибообразного дома, но и обнесенным оградой садом, туземцы не нарушили бы приличий даже в том случае, если бы наняли духовой оркестр, чтобы он играл нам по ночам и не давал спать. Конечно, если бы музыканты при этом остались на улице.

Дэн начал спорить, но мы с Варварой не оставили камня на камне от его возражений. В конце концов он загрустил и сказал, что хочет поспать лет этак сто. До Земли. Мы все этого хотели. Мы попросту устали, и наши головы отказывались служить. Что там бобугаби! Мы подолгу и не всегда успешно решали элементарные текущие задачи. Забывали, куда минуту назад положили какую-нибудь вещь, принимались раздраженно искать ее и портили друг другу нервы. Срывались. Капризничали. Мы еще и надоели друг другу. Часто я придумывал себе работу в самых дальних отсеках корабля, чтобы только побыть в одиночестве, не видя ничьих физиономий. Время тянулось нестерпимо медленно. Оно казалось вещественным и вязким, как прилипшая к зубам ириска.

А впрочем, у всех отрезков времени есть одно ценное свойство: рано или поздно они все-таки кончаются. И настал наконец день, когда мы присоединились к мнению Сократа: «Осенний цветок» лег на правильный курс и достигнет Солнечной системы, если только с ним что-нибудь не случится в пути. Галактика не столь уж пустынна, а для фотонного прямоточника опасно все, что превышает размером микроскопическую пылинку. Мы еще не умеем проламывать пространство, и кулюгуляне не умеют. Возможно, когда-нибудь научимся, но когда? Доживем ли?

Хотя почему бы и нет? Нас встретят потомки. Мы будем живыми ископаемыми, но по крайней мере молодыми ископаемыми. Никто из нас троих еще не стар, а если на Земле за это время научились втрое продлять срок жизни, как научились на Кулюгулю, так еще поживем! Еще многое увидим. Если, конечно, долетим.