Александр Громов - Ватерлиния

Филипп вдруг обнаружил, что кричит во весь голос, но вряд ли Лейф слышал, а если слышал, то и сам прекрасно знал, что надо делать. Да, жаль: так хорошо шли… Филипп принял вправо, и мало-помалу задранный нос его скутера поравнялся с кормой Лейфа, а затем начал медленно выдвигаться вперед. Лейф смотрел прямо перед собой, сидел ровно и, по виду, не предпринимал никаких попыток устранить неполадку, не терзал двигатель, рывками меняя режим его работы, как непременно поступил бы Филипп на его месте, что показалось немного странным. Оно, конечно, мастеру виднее… И тут случилось совсем непонятное.

Скутер Лейфа внезапно вильнул вбок, опасно подрезав Филиппа. Нет, это не подрезка, это – столкновение… Филипп едва успел среагировать; среагировал даже не он – среагировало тело, но все же металл с коротким скрежетом задел о металл, и толчок получился чувствительный. «Идиот!» – заорал Филипп и подумал, что Лейф его, наверно, все-таки не слышит, а жаль; хотя очень может так случиться, что барахлит у него вовсе не водомет, а управление…

Он не успел додумать эту мысль, потому что скутер Лейфа вновь ринулся в атаку, и Филипп рывком сбросил скорость, пытаясь избежать нового столкновения, но было поздно. Скутер Лейфа полез на его скутер, а Лейф – Филипп это ясно видел – был озабочен лишь тем, как бы половчее завалить соперника и не опрокинуться самому. Что он делает, мы же в одной команде! Точно, свихнулся. Ненормальный. У нас же командная гонка! Да и по отношению к настоящему сопернику такие действия недопустимы, за грубость в благородном спорте с виновным перестают здороваться и можно запросто схлопотать по физиономии в кают-компании…

Хрустнуло. Скутер провалился носом, высоко задрав корму. Мелькнуло лицо Лейфа в маске дыхательного фильтра, ударил в лицо фонтан брызг, и что-то твердое, наверно, осколок доски, долбануло по каске. Перелетая кубарем через руль, еще не успев испугаться, Филипп с удивлением подумал, что внешне Лейф нисколько не похож на свихнувшегося, напротив, он собран, скуп в движениях и даже деловит, как человек, выполняющий нудную, но необходимую работу. Мозг обожгло догадкой мгновением раньше, чем тело обожгло водой. Филипп вынырнул и тут же нырнул снова. Перехватило дыхание. Вода была холодная, не выше десяти градусов, но лучше было немного померзнуть, чем быть разрезанным на куски скутерами отставшей группы. Работая руками и ногами, как лягушка, Филипп погрузился поглубже. Так, с какой стороны у нас Поплавок? Кажется, вон с той. Надо плыть под водой прочь от Поплавка, сколько хватит воздуха в легких, а потом вынырнуть и позвать на помощь…

Он вынырнул, когда в глазах заплясали огненные змеи, когда больше не стало сил задерживать дыхание и бороться с оставшимся в комбинезоне пузырем воздуха, норовящим вытолкнуть его на поверхность, и первое, что он услышал, вынырнув, был тягучий, заунывный, страшный звук, словно в океане кричало огромное раненое животное, мучимое болью и одиночеством. Казалось, звук шел отовсюду, без конца, без смысла…

Отплевываясь и откашливаясь, Филипп огляделся. Второй мокрой головы поблизости не оказалось, и это значило, что Лейф устоял при столкновении, а теперь несется к финишу, будто ничего не случилось. С Лейфом было все ясно. Подлец, осторожный убийца, специально выбрал место в середине дистанции, где на уступах мало зрителей, а может, и нет их совсем… Филипп почувствовал, как сами собой стиснулись зубы, не то от холода, не то от злости. Ему захотелось взглянуть на уступы, но он не стал этого делать, потому что на воде творилось совсем уже непонятное: хвост лидирующей группы, разогнав мелкую волну, успел скрыться за окружностью Поплавка, иные из отставших продолжали гнать вперед, а некоторые, развернувшись, во весь дух мчались обратно, только сверкали брызги, вылетая из-под днищ. И над водой по-прежнему висел, давил на уши нескончаемый, тягучий, наводящий ужас звук…

Тогда он понял, что это такое: ревела сирена тревоги высшей степени, включавшаяся лишь в случае чрезвычайной опасности, ревела и звала гонщиков как можно скорее вернуться назад, в Поплавок. В дни войны это могло означать все, что угодно, а в дни мира лишь одно: к поверхности океана поднимался желтый прилив.

В южных широтах, как, впрочем, и в северных, не бывает тайфунов. Здесь нечасты грозы, исключительно редки смерчи, совсем не бывает крупных, держащихся месяцами водоворотов и прочих тропических прелестей, на которые так расточительно щедра Капля. Вот только желтые приливы всплывают здесь ничуть не реже, чем в тропиках.

Поплавку, обладающему собственным ходом, не страшны малые приливы, а большие, пятидесятимильного диаметра и более – бывают редко. На памяти Филиппа такого еще не случалось, он знал об этом только из рассказов старослужащих. Сонары Поплавка способны увидеть вихревой кокон и точно предсказать место прилива, когда тот еще находится на стокилометровой глубине. Но прилив поднимается быстро… И если надсадно ревет испуганная сирена, если прервана гонка и нужно спешно уходить, значит, прилив ожидается большой и Поплавок находится внутри опасного круга, далеко от предсказанного приборами края пятна…

Как бы ни была дорога каждая минута, нельзя бросить в океане полсотни гонщиков – иначе офицеры Поплавка взбунтуются, – но можно, даже очень можно забыть одного во имя жизни остальных; сейчас Филипп понимал это очень хорошо. Товарищи по отряду в морском собрании обязательно сдвинут стопки за упокой души… и никто не осудит командование. Не устоял, завалился на самом неудобном отрезке трассы – виноват сам, и никто иной. Зови на помощь, не зови – никто не поможет: подобрать пловца в скутер невозможно, а посылать спасательный бот нет времени… Час или полтора, проведенные в пятне желтого прилива, нанесут Поплавку смертельную рану, несмотря на мощные регенераторы обшивки и тройной борт.

А ведь почти наверняка никто из гонщиков не видел столкновения… или, вернее – убийства. Многое ли видит гонщик? Ближайших соперников да воду перед собой…

Борт Поплавка был близок. Филипп больше не чувствовал холода воды. Скорее к борту, скорее! К обросшей всякой морской дрянью, почти не различимой глазом полосе ватерлинии. Вцепиться в наросты морских репьев, в неровности, во что угодно, попытаться вскарабкаться на нижний уступ, ведь он совсем низко над водой, во время шторма на нем невозможно находиться, всего-то метра три… Наверно, это будет непросто, и если у меня не получится, придется что есть силы звать на помощь.

Может быть, бросят шкерт…

Какая-то крупная рыбина мелькнула невнятной тенью и исчезла, лениво поплыла куда-то по своим делам, не подозревая о том, что через час-другой будет безнадежно биться в кислоте. Криля, к счастью, поблизости не было, потому что если он есть, то пловец узнает об этом очень быстро.