Надежда Навара - Олимпийские игры

– Ты прав, сарж.

Камера наклоняется. Исцарапанные руки. Пальцы с траурной каймой под ногтями. Привычные движения. Шнуровка развязана. Ботинки сняты.

Камера вновь поднимается.

– Веди, Макдуф!

– Не понял, сэр.

– Не обращай внимания… Я с Эдинборо и, наверное, католик… Спасибо, что напомнил.

Физиономия сержанта расплывается в довольной улыбке.

Тяжелые, обитые кованым железом двери мечети раскрываются.

Камера медленно обходит внутреннее помещение храма. Ровные ряды тканых ковриков. На них десятки босых людей на коленях. Сержант проходит вперед, аккуратно кладёт на пол штурмовое ружье и присоединяется к молитве.

Камера уходит вбок. Бородатый старик в белых одеждах и белой чалме. В головной убор вплетена зеленая газовая полоска. Он приближается к камере.

– Кого ты ищешь, чужеземец? Здесь дом молитвы. – Голос говорящего тих и спокоен.

– Я вижу, не слепой.

Камера вновь останавливается на куске зеленого газа.

– Только что на площади убили двух моих солдат. Нас атаковали люди с зелеными повязками, как у тебя. Ты не знаешь их, старик?

– Моя повязка – всего лишь знак хаджи, я совершил паломничество к камню прощения, – невозмутимо поясняет человек. – Я не знаю тех, кто напал на вас. Здесь их нет. Ты видишь, тут мирные люди. Наша религия проповедует смирение перед Всевышним.

Камера метнулась по залу.

– Вера не мешает вам бунтовать и убивать солдат Федерации. Смиренные овечки?

– Иман осуждает бессмысленное убийство. Не веришь мне – спроси своего солдата. У тебя есть еще вопросы, чужеземец?

– Пожалуй, нет… Я подожду, пока сержант закончит молитву.

Хаджи молча кивает, собираясь уходить.

– Постой… Скажи, отец, почему вы так ненавидите нас?

Тот резко оборачивается.

– Бриидов?!

– Я – человек.

Старик склоняет голову и задумчиво теребит пальцами длинную седую бороду.

– Непростой вопрос, чужеземец. Ты снял обувь, перед тем как войти в мечеть. Спасибо тебе… – Он поднимает взгляд и в упор смотрит на камеру. – Новый Самарканд – наш дом, и люди хотят, чтобы так было всегда. Ты понимаешь меня? Люди думают, брииды отнимут у них свободу, веру.

– Чушь какая-то! Глупые предрассудки!

Камера мечется из стороны в сторону.

– Три сотни лет жили под Федерацией. Кто-нибудь покушался на вашу веру или вашу свободу? Нет! Вот же – мечеть, стоит себе, и люди молятся! Хотели федеральный статус? Получите-распишитесь. А по мне, так не доросли ещё. Вижу я, как свобода вам в голову вступила – что хочу, то и ворочу!

– Не кричи, – тихо просит новосамаркандец. – Время и страны уходят, вера остается. Аллах велик, да свершится воля его.

Камера отрицательно качнулась из стороны в сторону.

– Нет, отец. Всевышний, как бы он ни звался, тут ни при чем. Людям удобно прикрывать его именем собственные грязные делишки. Вас подставляют, толкают в пропасть. Неужели не понимаете, Федерация раздавит вас, как муху?

– Возможно, ты и прав, солдат. – В строгих глазах собеседника появляется тень грустной боли. – Но это мой народ и моя вера.

Подходит сержант, он закончил молитву.

– Я провожу, вас чужеземцы, – говорит старик и направляется к выходу.

Камера следует за ним.

Двери. Ступени, истертые подошвами тысяч прихожан. Площадь и солдаты легиона.

Хаджи смотрит на солдат, потом оборачивается к камере.

– У меня к тебе просьба, капитан. – Его голос очень тих. – Уходите из города, уходите с этой планеты. Иначе вам объявят газават, и вся планета зальется кровью. Всевышний отвернется от нас, ему не нужна кровь. Ни наша, ни ваша!

Камера смотрит на площадь.

– Не знаю… Не мне решать…

К кучке солдат приближается одинокая женская фигура в черной одежде и черном платке.

– Не держи на нас зла, отец.

Женщина идет вперед. Солдаты расступаются, дают ей дорогу.

Ужасающий силы взрыв. Резкий толчок в сторону и падение. Изображение дергается, полосы, рябь. Выключение, снова включение. Наконец картинка восстановилась. Изображение неподвижно. Кусок ступеней. Переворот. Очень близко взволнованное лицо сержанта.

– Зацепило?!

Изображение дергается, словно камеру сильно трясут.

– Черт… Что…

Картинка вновь поворачивается боком. Воронка на площади. Кровь, гарь, изувеченные неподвижные тела солдат. Несколько раненых отползают в сторону. Со всех сторон к месту взрыва бегут легионеры.

– Старик! Где старик?! Зубы мне заговаривал!

– Остынь, капитан!

Камера резко поднимается вверх и сильно встряхивается.

– Он успел тебя оттолкнуть! Понимаешь!!!

Тело старика лежит рядом на ступенях лицом вверх. Полуоткрытый рот и задравшаяся к небу седая борода. На белоснежной ткани чалмы чуть ниже зеленой полоски газа расплывается кровавое пятно.

С площади доносится новый грохот и крики солдат. Повернувшись, камера фиксируется на оседающей вниз стене дома напротив. В проломе, в темноте внутренних помещений и клубах пыли, ворочается неясный большой силуэт. Тёмная масса движется вперед на свет. Первыми показываются выставленные вперед орудийные стволы, за ними и остальная махина ТЕХНО.

– Какого?.. Ложись!

Камера резко ныряет вниз и откатывается в сторону. Пушки ТЕХНО злобно плюются огнем. По площади вихрь разрывов и осколков. Легионеры бросаются врассыпную.

– Укрыться! Всем укрыться!

Картинка дёргается.

– Пилот, прекратить огонь! Ополоумел, мать твою так! По своим бьешь!

Камера с максимальным приближением наезжает на фигуру ТЕХНО. Грудь боевой машины пересекает зеленая лента с письменами вязью.

– Мать ядрена! Отходим! Все отходим! Сарж, вызывай поддержку!

Двери мечети распахиваются, толпа насмерть перепуганных людей вырывается наружу. Они бегут по ступеням прямо под огонь пулеметов и орудий ТЕХНО. Вопли, кровь, смерть.

– Назад! Назад! Ложитесь!

Людской поток захватывает и несет камеру. Новый залп. Взрывы, огонь, дым. Камера делает рывок через площадь к домам в боковой улице. Бежит и падает. В кадре замирает изображение облупленного цоколя здания. Через некоторое время движение возобновляется. Кто-то быстро волочит камеру вдоль улицы.

Конец записи. 16.03.2716, 11:47:19

Элиот Винсон, 13478907-H, капитан, рота «Эхо», VII легион.

Сектор Эридана, планета Новый Самарканд.

Согласно официальной версии событий, кровавый эпизод, получивший впоследствии название «Бойня у мечети», послужил водоразделом. Надежду на относительно мирный исход беспорядков похоронили вместе с телами погибших. На Новом Самарканде начался газават.