Ник. Горькавый - Астровитянка

Юноша почему-то улыбался — мягкой блуждающей улыбкой.

— Набережную Тибра в Риме помню — почему-то заброшенную и заросшую бурьяном. Жара… улицы, машины, туристы кипят уровнем выше, а на набережной тихо, сядешь на ступеньку, опустишь усталые босые ноги в прохладную воду, а там маленькие рыбки снуют… И бурный Тибр бежит сквозь древний мост, как и тысячелетия назад… Вокруг кипят страсти, льётся кровь, империи возникают и рушатся, а он бежит — плавный и стремительный, как сама история… Какая-то в нём чувствовалась вневременная мощь… Ещё запомнил тиару римского папы в окне ватиканского собора, старик что-то говорил, куда-то звал… кругом толпа слушает, колу попивает и шляпами обмахивается… В Венеции удивительное море — вровень с мостовой… и легко захлёстывает её любой волной… вода плещется прямо по мраморному полу собора Святого Марка, и люди ходят по временным мосткам, и вокруг странная смесь вечности и бренности… Помню длинное горное озеро Лаго-ди-Комо в Северной Италии… грандиозный фейерверк в честь юбилея какого-то местного яхт-клуба, уютные виллы на берегу, весёлых людей с бокалами, музыку, мамин смех…

— И они всё время брали тебя с собой? — с завистью спросила Никки.

— Всё время! — гордо ответил Джерри. — Только глубоким вечером, когда я засыпал, они ходили куда-нибудь одни — в ресторан, на концерт… А в Лондоне — огромная стая голубей на Трафальгар-Сквер: стоишь с зерном в руках, а они вокруг тебя — как живая вьюга… Сверху на это смотрит большущий бронзовый лев, и папа мне помог на него забраться… И потрясающая задумчивая химера на стене Вестминстерского аббатства — дракон, свернувшийся кольцом и подперевший голову когтистой лапой… дракон-мыслитель… какую тысячелетнюю мысль он думает? В Киото цапля стоит на длинной ноге в мелкой речке. А в реке дно вымощено булыжником — как старинная мостовая… Император Японии с супругой в национальном кимоно пришёл на папин математический симпозиум — поприветствовать учёных мира… интеллигентный человек-символ… В Наре, древнем священном японском городе, олени ходят по улицам, делают лужи на тротуарах… а в буддистском храме есть толстая деревянная колонна счастья, а в ней — узкая квадратная дыра. Пролезешь — и будет тебе счастье. Я пролез, конечно. Как вспомню — так клаустрофобия наваливается… С тех пор безмерно счастлив… у-у-у… даже не знаю, куда его девать, счастье-то…

Никки молча положила руку на плечо юноше.

— Калифорния… Голливуд?.. — нет, ничего не запомнил… разве что отпечатался мёртвый тюлень на пустынном каменистом пляже… На Гавайи прилетели, на Большой Остров — думал, тихоокеанские джунгли увижу, а вокруг аэропорта — бесконечное поле вулканической пемзы… редкие пляжи состоят из трёхцветного песка — белый коралловый, чёрный вулканический и зелёный оливиновый… Прибой намывает розовые дюны из обломков коралловых рифов, и на них растут дикие кокосовые пальмы с солёным «ореховым» молоком… а на дне мелкой прозрачной лагуны я нашёл сиреневые кораллы-цветы. В Гонолулу все дикие голуби — белоснежные… наверное, чёрные птицы гибнут летом от теплового удара… Купались с папой на пляже Вайкики, заплыли далеко, а тут — отлив, и нас понесло в море, да быстро… кругом люди плавают на каноэ и скутерах, можно закричать: спасите! — да как-то не хочется… Папа говорит: цепляйся за пояс! — и ка-ак поплыл — почти час выгребали против течения… папа устал ужасно… Договорились — маме про купание не рассказывать. Секрет! Она по магазинам бродила, и мы пошли ждать её в торговую плазу. Снаружи жара — за сто фаренгейтов, а внутри — ледяной каток, дети на коньках носятся. Сидим с папой в кафе, капуччино пьём, отдыхаем, а по зданию воробьи летают. Пол гладкий, воробьишка приземляется и скользит по мраморным плитам, как по катку — умора! Видел выступление испанского танцора фламенко. Худой человек в простых брюках и рубашке… быстр и лёгок, как бог, а потом я увидел — при каждом резком движении с его лица разлетается веер капелек пота… Оказывается, легко танцевать — это тяжёлый труд… В Париже помню зверей в клетках зоомагазина возле моста у Самаритянки…

— Где-где? — воскликнула изумлённая Никки.

— …возле моста у Самаритянки… А что?

— Ты «Трёх мушкетёров» читал?

— Нет.

— Эх… ну давай дальше… а как выглядит Лувр? Это дворец? В ограде?

— Скорее, огромное здание, размером в несколько кварталов.

— И там есть потайные калитки?

— Ну… во дворце много самых разных дверей на соседние улицы.

— Шикарно…

— А в самом Лувре врезалась в память — да так, что мороз по коже — «Джоконда» под бронированным стеклом… туристы кругом толпятся, орут, фотографируют, а она — бессмертная Мона Лиза — с улыбкой жалости смотрит на наш потный, суматошный недолговечный мир… И, наоборот, портрет молодого человека в галерее французской живописи… как живой — молод, взволнован, нервный румянец на щеках и смотрит в будущее с надеждой — только начинает жить! Но на самом деле он уже умер сотни лет назад в полной безвестности! И осталась от него лишь эта картина. Но он ничего ещё не знает — с него пишут портрет, а он, волнуясь, смотрит в будущее, верит в него и совсем не думает о смерти. Я как осознал это, то чуть не рухнул от ужаса. Этот портрет — настоящая машина времени. История как мельница — беспощадно размалывает прошлое в смазку для будущего. Мы смотрим с мечтой вперёд, но пройдут сотни лет, и останется ли от нас хоть эхо наших несбывшихся надежд?

— Ты всё-таки бывал в королевском дворце! — воскликнула Никки.

— Королей там уже нет, а дворец без короля — это просто музей… В Москоу мы приехали посмотреть на знаменитую русскую ёлку и Большой балет. Никогда не думал, что можно так воздушно танцевать. А когда девчонки кордебалета замирают неподвижно в линии, то делают вид, что они серьёзные и невозмутимые, а на самом деле — глаза живые, сверкают, и хитрые улыбки неудержимо пробиваются сквозь чопорность, как свет сквозь шторы. Чёрный город, белый снег. Шаги там скрипят, а смех звенит. Деревья стоят из хрусталя, а воздух лёгок и перемешан с мелкими блестящими снежинками… Странное место, где всё время звучат колокола, как будто хоронят время. В Южной Италии запомнил Помпеи, древний город, откопанный из-под вулканического пепла. Представляешь, Никки, в его каменной мостовой повозки оставили глубокие колеи… След движения колёс истории… В последнюю свою поездку… родители и я прожили неделю в маленьком тихом итальянском отеле, на скалистом обрыве над южным морем. По утрам мы завтракали на прохладной открытой террасе, выложенной каменной плиткой. Мама говорила, что нигде не купалась в таком прозрачном ласковом море, не пробовала столь вкусной еды и лёгкого вина. Они были там очень счастливы… и я тоже…