В мире фантастики и приключений. Выпуск 9. Белый камень Эрдени. 1982 г.

В шоферском зеркальце дрожало отражение виска и носа Лео.

Лику била дрожь, и она сжималась в. комок, чтобы умерить ее. Он думает: так можно чего-то добиться… Еп хотелось пнуть его ногой: он был ей отвратителен своим самодовольным спокойствием и убежденностью в своей правоте. Она просто ненавидела его в эту минуту за то, что он заставил ее бежать за ним, как собачонку. В конце концов, это комплекс неполноценности - непременное желание унизить, чтобы самому выиграть в своих же глазах.

"Господи, я как загнанная мышь, неужели на свете нет человека, который понял бы меня?"

Они ехали мимо сада, и в сквозящих ветвях голых деревьев заними, посверкивая, ошалело гналась луна.

Кажется, Лика слишком громко вздохнула-почти простонала,- из зеркальца на нее взглянули встревоженные глаза шофера. И Лео недобро покосился.

Возле дома тронул таксиста за плечо. Вышел, распахнул дверцу рыцарским жестом:

– Адье, мадам… Я еще проветрюсь.

И вновь уселся в машину, размашисто хлопнув дверцей.

Этой ночью Лео, разумеется, не пришел. Она так и думала, что он не придет. Не впервой уже. Теперь ночь, две, три, четыре будет вынашивать свою обиду. Такое сладострастное мучительство он отрабатывал, еще на мамочке, убегая из дому с тринадцати лет. Сам провинится в чемнибудь - промотает школу, предпочтя ей Дину Дурбин в кинотеатре старинного фильма,- и дома уже не появляется: пусть мамочка помытарится, посходит с ума. Для ночевок зимой он приспособил старое кресло-развалюху, укоренив его на чердаке точечного дома, возле труб водяного отопления, и припас дешевую библиотечку Шерлока Холмса. Время от времени он все же позванивал домой из автомата уже за полночь и молчал в трубку, прислушиваясь к материнским интонациям,-дошла или не дошла до "кондиции". Если "дошла", значит, можно возвращаться и даже просить деньгу. Сначала деньга шла на мороженое или многосерийный вестерн, потом, с возрастанием потребностей, на возвращение "долга", за который могут "убить", на блок сигарет, коктейль или даже на импортные джинсы -в зависимости от количества выстраданных им (и мамочкой) ночей…

Теперь это инфантильное мучительство было перенесено на Лику.

И хотя подобные психологические экзерсисы практиковались довольно часто, Лика все равно не могла до конца уверовать в их садистское лиходейство. Она срывалась в жуткую истерику. Ее охватывал страх: с Лео непременно что-то случилось, он попал под трамвай, его пристукнули где-нибудь в проходных дворах, польстившись на его шикарный портфель или золотые запонки.

К тому же страшно было оставаться одной: пугала тишина, казалось, кто-то ходит по комнате, кто-то залез на балкон, что-то методически щелкало по оконному стеклу…

Она поднималась с постели и, накинув плед, сидела на подоконнике. С сумрачной, неверной надеждой встречала каждый светлячок такси, появлявшийся в конце улицы…

Лео не пришел ни в следующую, ни в третью ночь…

Да… как всегда: решил похлеще подсечь ее за губу, как форель… измотать? Или просто бросил? "Бросил"-придуманное слово. Что она - перчатка? Ну уж ладно! Никому, как себе.

На рассвете третьего дня она "позвала" Дима.

Провела ноготком по зазору половицы за трельяжем паркет раздвинулся, и из-под пола, словно только и ждало этой минуты, выскочило устройство, подобное обыкновенному проигрывателю. Оставалось поставить на стерженек пластиночку. И направить иголочку - бережно и точненько. И пустить рычажок - "ход".

Вот тебе, Ленечка, сюрпризик!

В эту минуту она очень хотела, чтобы Димчик действительно явился. Хотя и не верила в эту "чертовщинку". Копошилась смутная боль,-явится и скажет: "Что же ты, миленькая, держала меня в пластиночке, как собака зарытую кость? Сколько лет? Что же ты, миленькая женушка, так… А? Почему - не сразу?…" А ведь она и хотела сразу, в тот же день, когда он умер,-три года назад. И был порыв. Потом подумала: а если и впрямь явится,-тот, еще ТОТ, который хранит тепло супружеского ложа,-что не будет тогда? Боже правый! И она откладывала-на день, на два, на месяц, на три… Прошел год. Потом все труднее было решиться: почему, мол, не включила пластияочку сразу?! Сразу! Коготок увяз - всей птичке пропасть, Кошмар…

А теперь уже все-одним махом: будь что будет!

Лео, не ночевавший уже несколько ночей, позвонил ей как раз тем утром, когда Дим явился к ней-явился в самом деле! Дим явился и сидел как раз в чешском креслице за чашкой кофе, когда позвонил Лео - по-телячьи дышал в трубку, ожидая ее вздоха, стона, доброго слова;

"Левушек, это ты?…"

Что бы там ни было - она все же любила его. Ненавидела и любила.

– Еще щец подсыпь,- сказал Лео, вытирая пальцами бороду возле губ,

"Да… но что же теперь будет?"- размышляла она, неся и плеская горячий борщ себе на руку.

Лео хлебнул (она поморщилась), обтер губы ладонью;

– Ты знаешь, какую штуку сыграла со мной сестренка? На защите она выступила против. И что ты думаешь она заявила? Моя работа от начала до последней буквы плагиат: уверовала, что я - вор и мошенник. А? Как тебе это нравится?

– Дрянь: сама же ведь воспользовалась Димовыми идеями и пасется…

– Ладно, не будем мельчить. Не в этом соль. А соль в том, что он… жив!

Лика, краснея; отвернулась, достала из сумочки сигареты.

– Дай-ка огня.

Лео выстрелил зажигалкой, прищурясь и глядя ей в глаза.

Она хотела сдержать прилив крови и от этого краснела все больше.

– Ты сказал какую-то чушь. Я даже не могу понять,

– Жив, Я его видел, как вот тебя. В трех шагах.

Она отвернулась, вся пылая и все еще пытаясь одолеть прилившую к лицу кровь, подошла к зеркалу, поправила волосы:

– Двойник?

– Может быть, и двойник. Однако я видел, как на этом двойнике повисла, моя сестренка.

Лика закашлялась от дыма, сгорбилась, съежилась,

– Ты сам же говорил, что это невозможно,-сказала растерянно.

– Ну, а если все же возможно?

– Дрянь. Это-она, она. Это-не я… я ничего не знаю… Спрашивай у своей сестренки..

– Ты что? - Лео швырнул ложку, и она брякнулась о край тарелки, зазвенела, перевернувшись.-Ты что?…Он встал и всей глыбой своего тела надвинулся на Лику.А пластиночка? Пластиночка? Может быть, у тебя были дубликаты?… Тираж…

– Лео, не надо, пожалуйста, не надо… больно же.

Она закричала. И тогда он зажал ей рот ладонью.

– Тише.

Он подтолкнул ее в кресло, где она давеча вязала…

– Ты мне должна сказать… Пойми ты, дуреха,- мы с тобой одной ниточкой виты. Я должен знать, чьи это штучки. Не бойся, мне надо просто знать.

– Ну откуда же я знаю - что ты имеешь в виду? Что?-сказала она с тайным вызовом и даже с каким-то намеком, но прикусила язык. Да, она хотела бы сказать: "Из-за тебя, идиота. Приревновал к главрежу - вот л возьми теперь за рупь двадцать". Ушел, бросил,- вот и поставила она заветную пластинку. Сама не верила, а так, а вдруг: назло!