Кристофер Прист - Подтверждение (Лотерея)

Рукопись тоже не требовала от меня никаких усилий. Ведь в ней была только правда. Это было нечто вроде пророчества в том чистом смысле, что это был свод знаний. При этом я надеялся где-нибудь на ее страницах найти доказательства или совет, которые объяснили бы мне, как поступить с выигрышем. Я нуждался в таком совете, поскольку не имел никаких логических оснований отказываться от приза. Мои опасения шли изнутри.

Но когда корабль вошел в жаркие широты, меня охватила душевная и физическая леность. Я оставил рукопись в каюте и отложил на потом все мысли о ней и о выигрыше.

На восьмой день путешествия мы вышли в открытое море. Ближайшая группа островов на южном горизонте скорее угадывалась, чем была видна: прерывистая, едва заметная темная линия. Это море представляло собой одну из географических границ, а к югу от него находились маленькие Серквасы, к которым принадлежал и Марисей.

Перед Марисеем корабль сделал только одну остановку, а на следующей день сразу же после полудня мы увидели остров.

После великого множества островов, которые мы оставили за кормой, прибытие на Марисей показалось подходом к берегу континента. Берег протянулся в серо-голубую даль насколько хватал глаз. Темно-зеленые холмы, изрезанные дорогами, которые перекидывались виадуками над узкими долинами, спускающимися к побережью. По ту сторону их, почти на горизонте, как мне показалось, возвышался коричневато-пурпурный горный массив, чьи вершины окутывали облака.

Корабль плыл вдоль густонаселенного побережья, щетинившегося новейшими высотными зданиями, украшенного башнями отелей и жилых домов. Берег у их подножия кишел купальщиками и солнцезащитными зонтиками, полотняными навесами кафе и ресторанчиков. Я одолжил подзорную трубу и теперь разглядывал Марисей и проплывающий мимо берег. По-видимому, Марисей соответствовал стереотипу южного рая для отпускников из фильмов и плохих романов. В Файандленде Марисей слыл местом пребывания праздного зажиточного класса, любящего солнечное тепло, краем эмигрантов, державших в своих руках хозяйственную и общественную жизнь, эксплуататоров местного населения, ограничивающих его свободу и угнетающих его. Представления о прогрессе цивилизации мало касались островов Архипелага и были редки; подходящим условием для бойкой торговли была прежде всего светская обстановка густонаселенного побережья, как, например, здесь, на Марисее. Женские романы и приключенческие фильмы часто изображали на своих страницах и в кадрах этот немного экзотический мир мечты, где действие разыгрывалось на фоне отелей-люкс, казино, моторных яхт, многочисленных баров и спрятанных в густой зелени бунгало. Местные жители подавались как хищники, продажные простофили, и только для колорита; героями этих книг и фильмов были богатые, ищущие наслаждений бездельники или безумцы-интриганы. Конечно, я понимал искусственность и ложность таких в них представлений, но, тем не менее, в них чувствовалась некая внушительность.

Поэтому, увидев, наконец, остров, более чем развитый в хозяйственном отношении, я испытал некое раздвоение чувств. Часть моего сознания все еще была способна к восприятию, любопытна и пыталась оценивать объективно. Но другая часть, глубоко укоренившаяся и более иррациональная, чем первая, не позволяла рассматривать бетонный берег Марисея как мишурный блеск и плод воображения.

Итак, берега острова кишели богатыми бездельниками, которые загорали в лучах вечно летнего солнца Марисея. Все они скрывались от уплаты налогов, искали любовных приключений, были попрошайками, мошенниками и мрачными личностями, добывающими средства к существованию из темных источников. Элегантные яхты стояли у пирсов яхт-клубов или на якорях у берега; они служили подмостками для ночных искателей счастья, преступников, крупных торговцев наркотиками, повес и шикарных девок, продажных и ослепительных. Я представил себе грязные лачуги и деревянные лавки местного населения, укрытые за блестящими фасадами отелей и домов с квартирами-люкс; эти лачуги и их владельцев богатые граждане-эмигранты презирали, но, оторвав местное население от его прежней жизни, поневоле заставляли аборигенов вести паразитическую жизнь лакеев и слуг. Точь-в-точь, как в фильмах, точь-в-точь, как в одобренных властями книжках в бумажных переплетах, которые заполняли полки книготорговцев в Джетре.

Торрин и Деллидуа Сайанхем вышли на палубу и стояли у поручней чуть в стороне от меня. Они тоже с интересом смотрели на берег, снова и снова показывая на различные здания и о чем-то возбужденно переговариваясь. Романтика приключений для меня тотчас потускнела, я подошел к ним и вернул подзорную трубу. В большинстве вилл и жилищ, конечно же, жили порядочные обычные люди, такие как Сайанхемы. Я некоторое время постоял возле них, слушая их возбужденный разговор, который неотступно вращался вокруг их новой родины и новой жизни. Брат Торрина и его жена уже жили здесь. Они жили в той самой деревне и уже позаботились о постройке и обустройстве жилища.

Через некоторое время я вернулся на нос корабля и продолжил наблюдения. Здесь холмы спускались до самого моря, где они обрывались крутыми каменными стенами. Строения исчезли, и вскоре мы миновали побережье, которое по своей первозданной дикости превосходило все, что когда-либо я видел. Корабль плыл у самого берега, и в подзорную трубу я мог видеть птиц на ветвях деревьев, росших по краям утесов.

Мы достигли того, что сначала показалось мне устьем реки и корабль медленно поплыл вверх по течению. Пронизанная щедрыми лучами солнца вода здесь была глубока и спокойна, потрясающего бутылочно-зеленого цвета. Оба берега реки покрывал густой тропический лес, совершенно неподвижный в тихом воздухе.

Однако через несколько минут плавания по этому каналу я понял, что это не река, а пролив между островом отдыха и соседним островом, заслоняющим широкую, тихую лагуну, за которой был виден широко раскинувшийся город Марисей.

Теперь, когда путешествию пришел конец, я почувствовал странную неуверенность. Корабль стал символом безопасности и постоянства, чем-то вроде второй родины; он давал мне прибежище и кормил, на него я с благодарностью возвращался после того, как отваживался сойти на берег. Я привык к кораблю и теперь смотрел на него как на жилище, которое оставил в Джетре. Покинуть его было шагом в нечто чуждое. До сих пор я лишь смотрел на проплывающие мимо пейзажи островов, а теперь должен был сойти на берег и вступить в незнакомый мир.

Это было возвращение к моему прежнему «я», которое я незаметно потерял, поднявшись на борт корабля. Я чувствовал необъяснимую нервозность и страх перед Марисеем – без всяких видимых причин. Это было всего лишь место пересадки, транзитный порт. Кроме того, в Марисее меня ждали. У Лотереи Коллажо было здесь бюро, которое должно было организовать для меня следующий этап путешествия.