Александр Громов - Шанс для динозавра

Увенчанный позеленевшим корабликом-флюгером шпиль храма Святого Акамы отбрасывал короткую резкую тень на площадь с эшафотом и тремя-четырьмя просмоленными головами на пиках. Пованивало из сточного желоба – вопреки грозным эдиктам горожане в подавляющем большинстве не избавились от привычки опорожнять ночные горшки прямо в окно. И всюду стояли, шли, сновали люди, люди, люди… В Марбакау много людей. Можно не сомневаться: среди них и сейчас разгуливают те, кто за кругленькую сумму или по религиозному рвению точит на князя нож.

И что делать? Завести полицию явную и полицию тайную, если по какому-то недоразумению их не было до тебя, и перестроить их для более четкой работы, если они были. Это давно сделано. А еще что?

А ничего.

Есть только один способ избежать смерти от руки наемных убийц, да и тот неверный, – добровольно заточить себя в каменную башню за семью стенами. Способ для труса, причем труса неумного, потому что трусы всегда проигрывают рано или поздно. Умный политик должен быть храбрецом или хотя бы слыть таковым.

Горожане кланялись. Почтенные купцы снимали широкополые шляпы, приседали их дородные жены в бочкообразных платьях и дочери в уродливых чепцах. Горожанам верилось: князь может прогуляться по городу и пешком, причем без охраны, – гроза и повелитель, благодетель и милостивец, воин и еретик, скорый на решения, щедрый к сподвижникам и безжалостный к врагам. Ну-ка, попытайтесь заколоть или застрелить такого! Кто отважится?

Да он повсюду ведет себя свободно, как дома! Глядите все: вот он проезжает по улице, багровый, потный, грузный, властный. Он отвечает на поклоны милостивыми кивками и всё, всё вокруг себя замечает! Говорят, будто он умеет прозревать будущее. Он уверен в себе, и ему нечего страшиться. Сам пророк Гама – слыхали? – дал ему свое благословение. Он неуязвим. Идти за ним – идти к победе. Ура князю! При нем Унган расцвел, как прежде не бывало. Смотрите, какая тень лежит на его величественном челе! Это печать заботы о подданных, это немое свидетельство неустанной мысли об их благополучии! Ура! Ура!

На челе Барини и впрямь лежала тень. Князь страдал, позабыв только что терзавшие его мысли об убийцах. Князя кусало насекомое, невесть как забравшееся под исподний ультракевлар. Спеша насытиться кровью, ничтожная тварь упоенно грызла потную спину аккурат между лопатками, и было в насекомом не больше милосердия, чем в убийце. Ежовый мех! Где только подцепил эту пакость?

И ведь не почешешься.

– Ванну! Эй, кто там! Ванну мне, обед и секретаря, живо!

Ванна была уже готова – дворцовая челядь прекрасно знала необычную привычку господина держать тело в чистоте. Обед – чашка бульона, кусочек хлеба да немного тонизирующих листьев для жевания. Этот мир не знал ни чая, ни кофе. Впрочем, листья хорошо бодрили тело и ум.

Господин чудил, и слухи о его чудачествах давно выползли за пределы дворца. Он почти ничего не ел на обед, и он приказал оборудовать один из малых дворцовых покоев ванной с подогревом. Под обширной медной лоханью пылали уголья, дым уходил в специальную трубу, от нагретой воды поднимался пар, а его светлость забирался в лохань нагишом – ни дать ни взять грешник, набедокуривший при жизни и поделом наказанный в аду. Но князю нравилось, и на мнение богобоязненных горожан он поплевывал. К тому же в последние годы многие из них охотно уверовали, что нет на том свете никакого ада, а есть счет добра и зла и бесконечная цепь перерождений.

Да и трудно не верить в это, коли с поборников старой веры дерут лишние налоги!

Князь яростно мылился бурым, с резким запахом мылом. Зловредное насекомое не было поймано, но, должно быть, утонуло. Князь скреб тело пятерней. Потом наступил черед неги, совмещенной с трапезой. Хлопья грязной пены вместе с распаренным грузным телом скрыла почти чистая простыня, поверх нее на борта лохани безмолвные слуги водрузили серебряный поднос с наискромнейшим княжеским обедом, и появился дежурный секретарь – одетый во все серое маленький человечек с умными глазами. Наступило время второго за день – первое следовало сразу после завтрака – чтения прошений, кляуз, прожектов и тому подобной корреспонденции. Под мышкой секретарь имел немалый ворох бумаг и пергаментов, скрученных в свитки, в руках – складной пюпитр, на поясе – чернильницу, за ухом – перо, на невзрачной физиономии – почтительное внимание. Дождался благосклонного кивка, установил пюпитр, с шелестом развернул первый свиток, начал:

– Бургграф Пру сообщает из Дагора: позавчерашней ночью была попытка поджечь флотилию речных судов, что собрана там по приказу вашей светлости. Один из поджигателей пойман. Его имя…

– Плевать на имя! Что с флотилией?!

– Цела, мой господин.

Барини шумно перевел дух.

– Пожар был замечен вовремя и быстро потушен. Бургграф Пру ходатайствует перед вашей светлостью о награждении городских стражников, проявивших в этом деле похвальное рвение и расторопность.

– Выдать им наградные. Отпиши бургграфу: я им доволен. Охрану судов и пристаней – усилить. За городской счет. Не видать Дагору прощения, если сгорит хоть одна барка. Поджигателя – под конвоем в Марбакау, да чтобы руки на себя не наложил… Дальше.

– Старшины цеха столичных кожевников вновь почтительнейше просят вашу светлость запретить кожевникам из Дагора и Ригуса сбывать их изделия в Марбакау. Вместе с тем они не возражают против того, чтобы означенные кожевники везли в Марбакау невыделанные кожи…

– Согласны они, видите ли, – прервал Барини. – Богатеть хотят. Обленились, пупки чешут. Все хотят богатеть за чужой счет, палец о палец не ударив. Отказать. И передай кожевникам, что если они опять затеют на рынке драку с пришлыми торговцами, то городская стража займется сперва ими, а потом уж пришлыми. Дальше.

– Простите, господин… тут еще дело о мышах и крысах.

– Ну, хоть не о крокодилах, – хмыкнул князь. – Читай.

– Гильдия хлебных торговцев нижайше просит вашу светлость отменить штраф, наложенный за поставку войску попорченного грызунами зерна. – Секретарь сокрушенно покачал головой с таким видом, как будто сам был виноват в порче. – Правду сказать, крыс в городе развелось видимо-невидимо…

– Потому что запасы растут, – сказал Барини. – Только это еще не повод губить зерно. Торговцам – отказать. Пусть платят. Пиши эдикт. Всякий, кто убьет кошку, хотя бы и бродячую, получит, невзирая на имя и звание, пятьдесят ударов плетью на рыночной площади и заплатит в казну пять… нет, десять имперских золотых. Так-то. Давай дальше.

Секретарь украдкой облизнулся, проворно скатал свиток, развернул другой.

Магистрат Марбакау вторично просил о позволении именоваться впредь Великим Магистратом. На первый взгляд отцы города попросту тешили свое пустое бюргерское тщеславие – на самом же деле хотели многого. Окончательного закрепления за Марбакау статуса столицы княжества – раз. Вытекающих из данного статуса торговых льгот – два. Расширения полномочий городского суда за счет суда княжеского – три. Подготовки условий для перехода под бюргерский контроль все новых и новых ниточек управления городом – четыре. И так далее, вплоть до полного самоуправления в отдаленной перспективе. Ничего нового по сравнению с земной историей соответствующего периода: точно так же города искали союза с монархами против феодалов, а потом исподволь, по крохам, отнимали власть и у монархов. Однако же…