Александр Громов - Шанс для динозавра

– Надо было их заставить, – убежденно сказал Атти.

– Если заставлять, то какой же это Золотой век? Да и некому было заставлять: власть в том мире была выборная, а толпа всегда выбирает тех, кто обещает ублажать ее, а не улучшать. За право самим выбирать себе правителей в свое время были пролиты моря крови, и люди не собирались отказываться от этого права. Худших всегда большинство, и у худших было средство заставить лучших смириться с тем, что их, лучших, – единицы, что их не понимают и не желают понимать, что над ними потешаются… И странным казался человек, достойный настоящего Золотого века, странным и смешным. Огромное большинство людей просто жило в свое удовольствие, ни о чем не задумываясь, жрало, пило и веселилось… как стадо животных. Мысль сделалась непосильной, долгий труд – несносным, зато наслаждение – по-прежнему желанным и легко доступным…

– Это не страшная сказка, – сказал Атти, зевая, – это сказка скучная.

– Тебе так кажется. Человек все-таки не совсем животное, иначе о нем не стоило бы и говорить. Разум восставал против такой жизни, и люди – не все, далеко не все – искали выход. Многие одурманивали себя, потому что не находили его. Многие кончали с собой по той же причине. Ты удивишься, но самоубийц на той планете было гораздо больше, чем у нас. Многие рисковали собой, выдумывая опасные забавы только для того, чтобы пройти по краешку небытия и ощутить утраченный вкус жизни…

– Дураки, – сонно пробормотал Атти.

– Не они были глупы – они были люди как люди, но глуп был мир, который построили такие же люди, как они, причем с самыми лучшими намерениями. Добившись многого, человечество утратило главное – цель. К чему стремиться, если каждый и без того может удовлетворить почти любую свою прихоть? Конечно, можно было построить корабли и полететь к другим мирам, начать осваивать их засучив рукава и отодвинуть катастрофу в бесконечность – но к чему? Население планеты сокращалось, ибо, если человек пожизненно обеспечен, ему не нужны дети, чтобы кормить его в старости. Они только мешают наслаждаться излишествами. С великим трудом был построен всего один корабль, способный долететь до звезд, и девять из десяти жителей Зем… той планеты кричали, что он никому не нужен. Захоти люди построить сотню таких кораблей – они сделали бы это, не слишком напрягаясь, но к чему? Даже один корабль вызывал ярость из-за того, что ради его постройки правительство изъяло из кармана каждого обывателя какие-то медяки в виде налогов… Ты слушаешь меня?

– Мгм, – промычал Атти.

– И все же было решено послать корабль в полет, коль скоро он был построен. Четыре человека, составлявшие его экипаж, были единомышленниками. Тайно сговорившись между собой, они нарушили полетное задание. Вместо того чтобы пять лет лететь к ближайшей звезде, а потом столько же обратно – и больше никогда не полететь к звездам, и состариться на планете, ставшей им ненавистной, – они направили корабль к черной дыре, незадолго до того открытой в окрестностях того солнца, что давало свет их миру. Черная дыра – это такая звезда, которая не испускает света. Понимаешь, была гипотеза, что, нырнув в черную дыру, можно выскочить совсем в другой вселенной… пусть даже без шансов вернуться назад…

Барини перевел дух. Всмотрелся. Мальчик спал, утомленный скучной сказкой, и тихо посапывал. Хорошо.

Стараясь не стучать каблуками, князь подошел к стрельчатому окну. Сквозь мутное стекло (освоят ли здесь когда-нибудь качественное стекловарение, черт побери!) едва можно было разглядеть островерхие крыши Марбакау, редкие огоньки в окнах и факелы стражи на башнях цитадели. А на севере разгоралось зарево – строго по плану, в назначенный день и час.

Горел храм Водяной Лилии.

Ар-Магор напоминал громадный фурункул. Сдави его посильнее, скрипя зубами от боли, – лопнет и потечет. Так казалось. Да так и было на самом деле, вот только сдавить как следует не удавалось вот уже два месяца.

Столица Империи, город-громадина. Как три Марбакау, даже больше. Никем не осаждаемый в течение целых поколений, он выплеснулся за городские стены, оброс предместьями. Еще до подхода унганской армии все они были выжжены дотла на полет арбалетной стрелы. Как всегда в таких случаях, обывателей побогаче пустили в цитадель вместе с их скарбом и, главное, обреченной на съедение домашней скотиной, а лишенных крова бедняков прогнали прочь, не слушая жалоб. Готовясь к драке не на жизнь, а на смерть, разленившийся город-боец встряхнулся, избавился от балласта, расчистил место, где так удобно отстреливать атакующих на выбор, а сам уполз за стены и ощетинился, как еж. Подойди-ка!

Барини и не помышлял штурмовать Ар-Магор с ходу. Ополченцам он приказал рыть траншеи, таскать мешки с землей на брустверы орудийных позиций, строить землянки, копать ямы под отхожие места. Со стен гулко бухали крепостные бомбарды, гудели в небе видимые в полете каменные ядра, шлепались, брызгая землей. Иной раз после орудийного выстрела прилетала туча камней или целая стая стрел, и кто-нибудь вопил от боли и смертного ужаса, обнаружив в своем животе зазубренный наконечник. Но через несколько дней заговорили осадные бомбарды Унгана, сбивая со стен артиллерию защитников города, а когда сбивать стало практически нечего, Барини распорядился начать ломать стены и толстым пальцем сам указал на плане крепости места будущих проломов. Их было три. Удобных мест нашлось бы и больше, стены Ар-Магора проектировал явно не Вобан, но три – это в самый раз. Три пролома, три штурмовые колонны. Достаточно, чтобы заставить защитников города распылить силы, и в то же время не слишком много, чтобы рисковать потерять управление собственными войсками.

Но пусть крепость проектировал и не Вобан – стены ее были сложены на совесть. Они крошились под ударами железных и каменных ядер, но уступали каждому удару столь малую толику, что хоть плачь, хоть рычи зверем. Не плача и не рыча, Барини снял опалу с Дагора, вытребовав в обмен на возвращенную милость всю городскую артиллерию, весь порох и все ядра. Бомбардировка усилилась. Теперь по стенам работали лишь самые крупные бомбарды, а те, что калибром помельче, высоко задрав хоботы, метали ядра в город. Наконец один кусок стены рухнул. И тут пришла осень.

Дожди не прекращались сорок дней. Сырел порох. Траншеи и апроши залило водой где по колено, а где и по пояс. В землянках квакали лягушки и резвилась всякая болотная мелюзга, от клопов-ныряльщиков до тонких, как шнурок, водяных змеек, чей укус вызывал мучительную болезнь. Ничейная полоса земли между траншеями и стеной превратилась в черное клейкое месиво – особенно после первого штурма, на который Барини все-таки решился не столько из трезвого расчета, сколько от злости. Защитники Ар-Магора отбили штурм без особого труда – на подступах к пролому осталось лежать до трех сотен унганцев. Арбалетам и камнеметам дожди были нипочем.