Мир Приключений 1959. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

Дружба с индейцами из шестого барака помогла Паблито проникнуть в одну из тайн лагеря. Оказывается, Чинч эксплуатировал индейцев для своего обогащения. Он их посылал за электропояс собирать несозревшие кокосовые орехи, чтобы всегда иметь в запасе прохладный и приятный на вкус сок; отыскивать среди лиан гвоздику и гуаране, которую индейцы звали «иоко», а в кустарниках листья возбуждающего кока, идущего на изготовление кокаина.

Часть добычи им удавалось проносить в барак, так как со своим грузом они отправлялись прямо в лагерный кабинет Чияча, все укладывали в ящики и уходили никем не обысканные. По вечерам, чтобы как-нибудь скрасить каторжную жизнь, индейцы заворачивали кусочек извести в лист кока, закладывали его за щеку и посасывали, впадая в блаженное опьянение.

Перед каждым походом в болотные заросли индейцы приготовляли настой из стружки коры лианы «иоко». Одной чашки этого настоя было достаточно, чтобы целый день не ощущать ни голода, ни жажды.

На острове Панданго, казалось, все шло по-старому: чуть свет вой сирен поднимал каторжников с нар, надзиратели гнали их на поверку, а медик подсчитывал умерших за ночь.

Майор Чинч, после бунта Лескано, издал чрезвычайный приказ, запрещающий заключенным подходить к стражникам ближе чем на пять шагов, и свирепее прежнего расправлялся с нарушителями каторжной дисциплины. И несмотря на все это, политические заключенные словно повеселели. С просветленными лицами они усердно копали котлованы и таскали с места на место песок. Самые бессмысленные работы перестали действовать на них угнетающе. Казалось, что заключенные выполняют их с удо­влетворением.

Все надзиратели утверждали, что большинство политических стали на редкость послушными; к ним не легко было придраться.

«Неспроста это, — думал Чинч. — Система полковника Луиса не могла так утихомирить политических. Тут кроется что-то другое. Но что?»

На днях капрал Варош после обхода электропояса принес майору кокосовую пустышку.

— На ней вырезаны какие-то знаки, — сказал он.

Чинч взял лупу и попытался расшифровать их, но у него ничего не получилось.

— Такая же чепуха, какая была на дорожках и котлах, — сказал он. — Видно, какие-нибудь молитвы индейцев или самбос.

На всякий случай он все же спрятал пустышку до приезда полковника Луиса.

Доклады медика отравляли душевное спокойствие майора. За последнее время из строя то и дело выбывали тайные агенты, подосланные в бараки. Пронырливый шпион С-116 умер неизвестно от чего, С-119 сам напоролся на смертоносные ограждения около секретного телефона. Двое осведомителей отлеживались на Бородавке. Их избили в темноте какие-то неизвестные личности.

«На старые места таких агентов не пошлешь, — сокрушался Чинч. — Для шпионской работы на острове они навсегда потеряны. Но где возьмешь новых, если старые будут ежедневно выбывать?»

Происходящее пугало и угнетало майора. Разуверившись в агентуре, он стал зазывать к себе охромевшего доктора, пил с ним малагу, стремясь с помощью медицины проникнуть в психологию заключенных. Но охмелевший Вилламба лишь запутывал его и вселял еще больший страх.

Все же майор по начальству докладывал, что на острове вес спокойно. Не будешь же описывать все то таинственное, что происходит? За это могут прогнать и лишить обещанных денег. Тогда прощай, тихая жизнь на континенте!

Месяца два назад на Позабытом берегу появился небольшой оранжевый автофургон, в каких обычно коммивояжеры возят образцы своих товаров. Он остановился около «Осьминога». Из шоферской кабины вышли седоволосый человек интеллигентного вида и хрупкая блондинка в кремовом плаще.

«Видно, отец и дочь», — определил дон Амбросио. Поклонившись, он вежливо осведомился: чем может быть полезным приятным гостям?

Приезжий, взглянув поверх очков на стойку, на рыбаков, сидящих в харчевне, спросил:

— Нет ли поблизости свободного домика или опрятной комнаты для моей дочери? У нее слабые легкие. Врачи предписали прогулки и морской воздух.

Дон Амбросио задумался: не сдать ли ему самому комнату наверху? Кому помешает хорошенькая квартирантка? Около «Осьминога» всегда будут толкаться парни. Старик, видно, при деньгах, иначе не повез бы так далеко свою дочь. Но по скольку же берут в таких случаях? И спросить не у кого, — ведь любители морского воздуха прежде не поселялись на Позабытом берегу.

В разговор вдруг вмешался рыжий маячник, приехавший на мотоцикле за кокосовым маслом, мукой и вином.

— Вас интересует жилье? Найдем! — загрохотал он густым басом. — У дюн живет моя сестра Джарманела. У нее почти вся хижина пустует. А если у Джарманелы не понравится, приезжайте на маяк, устрою. И компаньонка подходящая будет. Моя дочь Энрикета такой сорванец, что сеньорита с ней не заскучает.

Рыжий маячник не дал дону Амбросио даже слово вставить. Он заговорил госгя и увел к своей Джарманеле.

На другой день дон Амбросио узнал, что упустил богатую жиличку, так как старик уплатил все деньги за полный пансион до конца сухого сезона. Надо же было подвернуться этому нахалу маячнику!

Девушка, поселившаяся у Джарманелы, целые дни проводила на берегу океана. То она часами прогуливалась вдоль прибойной полосы и уходила так далеко, что едва виднелась в желтых песках, то вместе с детишками собирала после отлива разноцветные ракушки и лепила на мокром песке фантастические замки, с башнями и зубчатыми стенами. Чего не придумаешь от безделья!

Взрослые встречали забавлявшуюся сеньориту снисходительными улыбками, а детишки полюбили ее. Они целые дни толпились около Долорес, охотно собирали ракушки, водоросли и помогали сооружать целые селения вокруг замков, окруженные рвами, зарослями, в которых водились мелкие крабы, морские ежи, звезды, жуки.

Иногда городская сеньорита угощала ребят «чиклетками» — упругими, как резина, конфетками, приготовленными из сока дерева чикле, содержащего гуттаперчу. Чиклетки можно было, посасывая, жевать очень долго, — они медленно уменьшались. Стойле Долорес показаться на пляже, как к ней со всех сторон вприпрыжку устремлялись ребятишки. И матери были довольны: городская сеньорита присмотрит за детьми.

Раза два в неделю к хижине Джарманелы под­ка­ты­ва­ла на своем красном мотоцикле Энрикета — семнадца­ти­летняя дочь маячника. У калитки она глушила мотор и кри­чала:

— Долорес! Я соскучилась по тебе. Одевайся, про­ка­чу с ветерком!

И эта сумасшедшая, усадив сеньориту на заднее си­де­ние, проносилась по улице с таким грохотом и треском, что куры разлетались по сторонам и набожные старухи в ис­пуге высовывались из окон.