Эрнест Маринин - Узник (сборник)

Он рубанул рукой воздух, уселся на диван, положив ногу на ногу, и отвернулся к стене.

– Альберт, дорогой… А дети? Петросик школу кончает, ему в университет поступать, а я здесь буду сидеть, да? Аветик в седьмой класс ходит, наверно, совсем хулиган, кто его воспитывает, бабушка с дедушкой, да? Он у них по головам ходит, я знаю!

Казарян вскочил с дивана.

– Что ты знаешь, что, а? Ему полтора года было, когда мы улетели, почему хулиган? По-моему, очень хороший мальчик…

– Ты ничего не понимаешь! Неужели непонятно, что дети – это мой первый долг перед Землей и перед людьми! – выкрикнула Мануш и на глазах у нее появились слезы.

Казарян взглянул на жену, открыл рот – и ничего не сказал. Снова заходил по каюте, но теперь медленнее, сунув большие пальцы за пояс. Остановился у стены, долго смотрел на картину, изображающую горный пейзаж с Алагезом на заднем плане. Потом протянул руку к рамке и повернул выключатель. Картина сменилась. Теперь это была взлетевшая над морской волной пена, сквозь которую просвечивались силуэты кораблей на рейде.

– Хорошо. Ты права – и я прав. Я не могу – и ты не можешь. Я понимаю твои мотивы и уважаю их. Уезжай. А я останусь. Ты тоже должна понимать и уважать мои мотивы…

Иван Товстокорый оставил в биолаборатории контейнеры и пошел в машинное отделение. Мария сейчас на вахте. Хорошо бы ее одну застать, чтобы поговорить спокойно. Он уже принял решение, и это его смущало – привык советоваться с женой, мнение ее уважал и считался с ним.

Но Мария была не одна. В пультовой собралась вся машинная команда, как они называли себя по старинке.

Мария сидела в кресле вахтенного перед главным пультом, только повернулась лицом к остальным. Виноградов шабрил зажатый в тисках вкладыш.

– Что, Саныч? – подошел к нему Иван. – Опять полетели вкладыши?

– Нет еще. Завтра полетят на втором агрегате. В третьем и пятом блоках.

– Опять третий… На него шабришь?

– Нет, на пятый. На третий у меня запас есть.

– Во сколько полетят?

– После четырнадцати – может, в полтретьего.

– Что машина говорит?

– Говорит, до четырех продержатся.

– Ладно, в двенадцать останавливаем второй агрегат…

Иван повернулся к Литвину, который ковырял паяльником в вытащенном из пульта блоке сравнения. Жена Литвина, Инна Ртищева, за соседним верстаком гоняла на стенде шестислойную плату.

– Ребята, а вы чего здесь? Был же приказ Казаряну помогать.

– Он нас во вторую смену поставил, – отозвалась Инна.

Шура молчал, и Иван снова остро почувствовал вину перед ним. Можно не спешить с разговором, но чем дальше, тем будет трудней. «Ох, – подумал Иван, – где б Серка взять, чтобы очи занять?…» Вздохнул – и решился.

Но тут Виноградов отложил шабер и, обтирая руки ветошью, заговорил:

– Ладно, чиф. Хватит уже друг другу нервы тянуть. Мы тут посовещались, пока тебя не было, и решили вот как: вы с Машей летите, мы втроем остаемся.

– А почему так?

– Ты полетишь, потому что надо людей доставить на Землю. Ты доставишь. И потом, – Виноградов ухмыльнулся, – в старину, когда инженер строил мост и по нему пропускали первый поезд, так инженер внизу, под мостом стоял… Ну, Мария – как говорится, куда иголка, туда и нитка. А что касается меня, так мне здесь интересней. На Земле я уже давно пенсионером был бы, а тут еще восемь лет возле дела похожу. Вот так.

– Ну, Шура не хуже меня довел бы бот…

– Хуже, – возразил Литвин. – А кроме того, я – хозяин реактора, я не имею права покинуть экспедицию, пока он включен. Да и не сладишь ты с ним, Сергеич.

– Ну, хлопцы-девчата… Сняли вы камень у меня с души, честно скажу. Я ведь тоже прикидывал, и у меня тоже так вышло, что лучше нам с Марией лететь, потому что…

– Ваня, – мягко остановила его жена, – хватит тебе уже. Все ж и так все понимают, хоть и не много от того радости. Лучше выдал бы ты по капелюшке тонизирующего…

– Ух ты, ну, если уж жинка говорит! Значит так, сотрудник вахтенный, приказываю выдать двести миллилитров для промывки эксцентриситета.

– Валюша, что там палочки, погляди, – виноватым голосом сказал Бойченко.

– Сам погляди, не перетрудишься. И вообще – что на них глядеть! Это же одноклеточные. Если мутация произошла, то она уже произошла, ее видно после первого деления.

– Значит, все в порядке?

– Что в порядке? – в голосе Валентины зазвучали рыдающие нотки. – Ты улетишь, я останусь – это называется порядок?!

– Валечка, ну что можно сделать? Ты врач, единственный на борту врач, ты не можешь оставить экспедицию. А экспонаты надо поскорее доставить на Землю – мы не знаем срока их жизни, не знаем, проживут ли они эти восемь лет в условиях повышенного тяготения, там все-таки в полтора раза меньше…

– Алексей, перестань выдумывать для себя оправдания! ты прекрасно знаешь, что растения спокойно переносят сотни и тысячи «же»!

– Земные растения! Потом, здесь нет магнитного поля, а на Земле, хоть и другое, все-таки есть. Наконец, это же пустынные растения, представь, если они приживутся на Земле, как можно будет двинуть вперед освоение пустынь…

– Что за чушь ты несешь! По-твоему, саксаул и кандым плохо приспособлены для пустыни? Их растет там ровно столько, на сколько хватает воды. Экологическая ниша заполнена! Подсади туда эту колючку – такая пойдет борьба за существование, кто кого!.. Боже мой, да неужели ты думаешь, что мне непонятны твои побуждения? Во-первых, ты хочешь, чтобы это первое растение с чужой звезды называлось твоим именем!.. Только не вздумай назвать его «колючка Бойченко», а то все решат, что это в честь жены!

– А хоть бы и так – что тут зазорного? То есть, я не имею в виду тебя…

– Хотя бы то, что не ты его открыл, а Виталий Красовский.

– Но я его первый описал!.. И, в конце концов, зачем это Виталию? Какая ему польза?

– А тебе какая? Ладно. Кроме во-первых, есть еще и во-вторых. Ведь ты просто хочешь сбежать от меня на десять лет! Ты бы никогда не решился порвать со мной явно и открыто – хотя это не повредит ни твоему реноме, ни карьере, сейчас не прошлый век, но тебе все равно надо быть высокоморальным на самый допотопный, академический манер… А тут – прекрасный повод на десять лет избавиться от надоевшей жены! Мужественный герой космоса, одинокий, не старый – тебе отбоя от баб не будет! И главное, никакой угрозы твоей свободе – как же, он ждет жену, которая когда-то там должна вернуться!

Лицо Алексея постепенно наливалось краской. Но если бы жена присмотрелась к нему внимательно, то поняла бы, что это краска не стыда, а гнева. Он поднялся с кресла, охватил себя руками за плечи и заговорил. Его голос поразил Валентину – ровный, сдержанный и холодный.

– Я всегда молчал. А теперь скажу. Ты глупа. Ты хорошо натасканный специалист – и только. А в остальном ты глупа, как… как… ладно, не важно. Ты ничего не понимаешь ни в жизни, ни в людях. Ты даже меня не понимаешь, хотя мы пятнадцать лет вместе. У тебя совершенно необузданное честолюбие, воля и целеустремленность. Да, ты сильный человек, ты сильнее меня. Это ты решила, что я должен быть твоим мужем, – и добилась, ты решила, что мы должны попасть в звездную экспедицию – добилась. А что ты сделала со мной? Из-за тебя я утратил последние остатки воли и духовной самостоятельности. Зачем они мне, когда рядом такая практичная, такая целеустремленная и здравомыслящая жена? А ты не здравомыслящая, ты вообще не мыслишь. Усвоила в юности шкалу ценностей, набор стереотипов и мыслительных блоков – самый банальный набор самых банальных банальностей. Не помню, слышал ли я от тебя хоть раз в жизни что-то оригинальное, свое… Да, ты права – но только в одном. Я хочу вырваться от тебя. Десять лет я буду жить один – своей головой, своим сердцем. Человеку никогда не поздно осознать свои ошибки. Хотя иногда поздно их исправить… А у тебя будет время подумать – даже если сперва придется этому научиться. Попробуй.