Эрнест Маринин - Узник (сборник)

– Спасибо, Юрис Якобович. Мне очень нужно остаться…

– Я примерно так и думал.

– И поэтому оставили?

– Нет. Будь только это, я не стал бы вмешиваться в ваш спор с Тимохиным. Просто Казарян предпочитает работать с вами.

– Знаешь, Рыжков, а наши все улетают, – сказал Элеонора.

– Разумно. А ты что ж?

– А ты как считаешь, что мне лучше сделать?

– Прости, тут я плохой советчик.

– А все же?

– Что ж, раз ты настаиваешь… Улетай.

– Улететь? И бросить тебя, бедненького, одного?

– Элеонора, радость моя, когда все улетят, ты со своим бурным темпераментом здесь зачахнешь. Ну прикинь – кто останется? Я для тебя интереса не представляю, для Казаряна не представляешь интереса ты. Геологи все летят, Бойченко тоже. Виноградов от этих проблем уже далек. Литвин слишком недавно женился, для него кроме жены никто не существует. Вот Иван – кандидатура. Но только он не останется. Виталик Красовский слишком… воспитан, что ли. Капитан тебе не по зубам. Остаются еще мальчишки-штурманы… Нет, нельзя тебе оставаться, квалификацию потеряешь.

– Ты так говоришь, будто считаешь меня…

– Ага, считаю. Но не порицаю – это у тебя на генетическом уровне, а против генов не попрешь…

– Эх, Рыжков, было бы в тебе чуть больше огня… Куда ты весь делся? Был же парень как парень когда-то. А сейчас – так, рыба. Лещ вяленый.

– Ах, Эллочка…

– Норочка, если можно.

– Миль пардон, Норочка. Как говаривали в старину, не надо скандалов, разойдемся красиво. Меня твои эскапады уже не волнуют, тебя перестало бесить мое равнодушие к ним. Все тихо, спокойно – что нас теперь связывает? Конечно, ты не утратила своей прелести, но я приобрел иммунитет. А что касается «бросить бедненького одного» – потерплю как-нибудь.

– Все-таки придется терпеть? Я думала, ты и не заметишь.

– Ну, Норочка, не надо преувеличивать. Но что поделаешь? У меня есть дело, есть, наконец, собственная работа, я хочу привезти готовую диссертацию. Ты, возможно, не обратила внимания, но последнее время я работал над новой моделью микродеформаций пространства. Знаешь, наклевывается очень интересная штука… Ах, прости, что это я, право…

– Рыжков, я остаюсь.

– Ах, если бы у меня было пенснэ-э, я бы снял его и в замешательстве принялся протирать стекла. Господи, зачем тебе оставаться?

– Ну, скажем, чтобы охранять тебя от посягательств врачихи. Я давно заметила, как она на тебя поглядывает!

– Да ну! Поразительные вещи иногда узнаёшь! А я-то, лопух, зеваю!.. Но в какой мере это тебя волнует?

– Рыжков, а ведь ты меня никогда не понимал! Да ты хоть знаешь, что я тебя люблю?

– Ну как же, как же! Конечно знаю. Вижу…

– Ничего ты не видишь! Потому что ты дурак и вяленый лещ! Но ничего, погоди… Знаешь что? Сыграй мне Моцарта!

Рыжков удивленно пожал плечами и пошел к электриано. «Поразительная женщина! Впрочем, ей ведь еще ни разу не приходилось завоевывать собственного мужа! Интересно, на сколько хватит этой идеи? И за кого она возьмется потом?»

Он открыл клавиатуру и придвинул стул. Но вдруг повернулся.

– Норочка, но ведь тут придется работать, да еще как!

– Рыжков, ты меня удивляешь. Когда это я боялась работы?

«И в самом деле, – подумал Рыжков, – что-что, а работать она умеет. Поразительно, сколь разные таланты сочетаются в этой женщине! Не в том ли и заключается ее прелесть?» Он снова пожал плечами, покачал головой – и опустил руки на клавиши.

В дверь постучали. Альтманис поднял голову.

– Войдите!

Это была Ирина Потоцкая.

– Юрис Якобович, я пришла сказать, что остаюсь. Вы сказали, чтобы каждый решил сам за себя и сказал. Вот я и говорю.

– Благодарю вас, Ира. Правда, я и не сомневался. Потому что вы – славная девушка и добросовестный работник.

– Я хотела объяснить вам свое решение.

«Что ж тут объяснять? – подумал Альтманис. – Если бы ты решила улететь… Совсем как ребенок… Почему, интересно? Может быть, дело в том, что десять лет в экспедиции, на всем готовом, без всяких забот, сохранили в них эту детскую простоту и ясность? Научных проблем им хватало, но не жизненных. А ведь это они старят ум, делают его холодным и изощренным. А мы это называем взрослостью. Вот эта девочка… Смешно – ей тридцать три, а по сути – девчонка. Как будто остановилась в развитии. А может, так и надо, чтобы мы, накапливая знания и умения, сохраняли детскую душу?»

Он глядел на Ирину, слегка улыбаясь, и ждал, пока она заговорит. А она все молчала.

– Ну что же вы, Ира? Говорите, я слушаю.

– Капитан… Я хочу спросить: вы знаете, что я люблю вас?

– Простите? – переспросил Альтманис. Он прекрасно расслышал ее слова, но не поверил – а может и испугался.

– Я спросила, знаете ли вы, что я люблю вас.

– Гм… Нет, я этого не знал.

– Ну вот. Теперь вы знаете. Я пойду.

– Но… нет, подождите. Сядьте, Ира, прошу вас. Простите, но это для меня так неожиданно…

«Так. Вот это сюрприз напоследок. А что ответить? Что действительно не знал, что со стороны всех видишь, а себя – нет? Что слишком помнил Светлану? А что Ирина знает о жизни, чтобы это понять? Или рассказать ей, как наблюдал за соперничеством штурманов? Как старался не столкнуть их по другим поводам? Как наконец однажды что-то заподозрил – и сразу полностью обрубил даже мысли об этом? В самом деле, двое мальчишек соперничают, а тут является в ореоле давних геройств и славы сам кэп – да какие же шансы это оставляет парням?… Нет, это нельзя…»

Так ничего и не придумав, он заговорил:

– Ира… простите, но я ничего не могу ответить вам. Вот встречаются мужчина и женщина, присматриваются друг к другу, постепенно сближаются… Наконец происходит объяснение. Оно не сюрприз для обоих, это просто явное подтверждение уже известного факта. А у нас с вами получается так странно, – он развел руками, плечи его поднялись, брови полезли вверх, глаза наружу, а губы смешно надулись.

Ирина, напряженно глядевшая ему в лицо, вдруг расхохоталась. Наверное, это была чисто нервная реакция, но девушке ее хохот показался оскорбительным, а сдержаться она не могла. Капитан добродушно рассмеялся и поднес ей стакан воды.

– Ну-ну, успокойтесь. Видите, а вы и не знали, каким смешным я могу быть. – Он снова стал серьезным. – Я ничего не скажу вам сейчас. Любой определенный ответ был бы оскорбительным для настоящего чувства, а я ничем не хочу обидеть вас. Давайте попробуем чаще встречаться, проводить время вместе, разговаривать – узнаем друг друга лучше. Вот и все, что я могу сказать…

Он замолчал. Кажется, Ирина его поняла. Она уже успокоилась, и тут он заметил перемену в ее лице – исчезла напряженность. Понятно – объяснилась, сняла камень с души, вот лицо и просветлело.

Альтманис встал. Ирина тоже поднялась. Он спросил: