Юрий Никитин - Я живу в этом теле

Настенька обернулась ко мне.

– Что-то Егор теперь такой молчаливый!

– Грустит, – поддакнул Леонид.

– О чем?

– Ну, о чем может грустить молодой и здоровый мужчина?

– Фу, какой ты…

Леонид с хитрой усмешкой повернулся ко мне.

– А в самом деле. Как думаешь, есть шансы хоть кому-то уцелеть в этой всемирной катастрофе? Если закопаться в бункеры, сделать запас еды на сто лет…

– А какая ж это всемирная? – удивилась Лена. – Всемирная – это когда все вдрызг!

Они с таким смаком рассуждали о столкновении кометы с Землей, что у меня волосы зашевелились на затылке. Они ж ничего не понимают! Они по-прежнему чувствуют себя на той земле, что неподвижна, плоская, как бильярдный стол, стоит на трех китах и накрыта надежным хрустальным куполом… ну пусть в центре мироздания, а вокруг нее крутится всякая там мелочь вроде Солнца, Луны и звезд… И никакая комета…

И опять не то, мелькнула страшная мысль. Что такое по-настоящему всемирная катастрофа? Это не удар кометой, не ядерная война, не экологический хаос или перенаселение! Это не истощение ресурсов. Всего лишь гибель человечества или всей планеты Земля. Мелочь… Всемирная – это когда умру я. Со мной исчезнет и весь этот мир.

И вообще все.

Когда они ушли, Лена села дозваниваться до Макеевых, если что не так, то можно и на электричке к дачам, а я побрел в ванную. Снова из зеркала с недоумением уставилось существо, в которое я всажен. Вода бурно хлестала из обоих кранов, я торопливо разделся, ноги мои заученно перенесли меня через уже теплый эмалированный край.

Лежа на дне, сперва чувствовал тяжесть своего тела, потом вода поднялась, я ощутил себя в невесомости, блаженном состоянии, испытанном разве что в доразумности, когда витал вот так же в околоплодных водах…

Горячая вода чуть ли не пропитывала тело насквозь, малейшее движение, как пушинку, приподнимало в общем-то грузное тело моего разумоносителя. Вдруг, когда чувствовал покой и счастье, кольнуло горькое: но это все временно! Потом этого никогда не будет. Когда твои обглоданные червями кости будут лежать в земле, уже никогда не ощутишь, как опускаешься в горячую воду, как нежишься перед тем, как потянуться за увлажняющими и сберегающими шампунями…

Горечь перешла в холод. Страх прокатывался по телу все учащающимися волнами, словно я превратился в судорожно убегающего червяка. Во мне возникла жажда что-то делать немедленно, ведь я с каждым мгновением старею.

Потом чернота накрыла сознание. Я забарахтался, вода выплеснулась через край, я услышал ее плеск по кафелю, а порог низкий, если перетечет, то сквозь щели попадет к соседу внизу… Чернота медленно, очень нехотя отступила.

Я свесил голову над краем, пустяки, вылилось не так уж и много, но теперь я торопливо ловил взглядом плитки, считал их прямо и по диагонали, множил, высчитывал, сколько пошло на стену, сколько под раковиной… и холод начал медленно истаивать, только внутри все же осталось странное чувство потери.

Так же торопливо я намыливался, терся щеткой, а перед мысленным взором прокручивал формулы завитков газа, дорогу в булочную… нет, лучше к стадиону, лица Насти и Леонида, а когда споласкивался и наспех растирался полотенцем, уже прислушивался к работающему телевизору, голосу Лены, она напевала что-то вместе с группой «Квин».

Потом снова звонок, я услышал ее звонкий голосок:

– Точно?.. Уже?.. Пригнал?.. Ну, наконец-то… Много содрали?.. Грабители… Это они нарочно такие термины придумывают, чтобы голову заморочить… Хорошо, я буду там в шесть. Да ничего, я всегда просыпаюсь рано. Ладно, до завтра!

Когда я появился, уже сухой и чистый, но пустой внутри, она сидела в позе школьницы перед телевизором. Увидев меня, оживилась:

– О, какой чистенький!.. Все, машина уже вышла из этого чертова сервиса. Как новенькая, хотя обошлось это… Так что недельку-две я не буду вылезать с дачи. Если что нужно будет, звони туда.

Я покосился в темное окно:

– Ого, уже скоро ночь. Оставайся до утра. Отсюда к Макеевым ближе.

Она взглянула как-то нерешительно, в голосе было колебание:

– Да как-то…

– Ерунда, – сказал я искренне. – Им к тебе крюк через весь город, это полтора часа на машине! А утром время дорого. А ко мне не больше десяти минут!

Она снова долго думала, поглядывая на меня, наконец ее бровки поднялись.

– Ладно, уговорил. Неудобно только сообщать… чтобы заехали по такому адресу…

– …какой ты клялась забыть, – засмеялся я.

– Я этого не говорила! – вскричала она негодующе. – Макеев тебя и сейчас уважает!

– Тогда в чем проблема? – удивился я.

Она фыркнула, отвернулась. По экрану двигались ее любимые ведущие, гремела отвратная музыка, вопли, дурацкий хохот за сценой, а я ощутил себя несколько легче, защищеннее, словно это слабое существо в самом деле может меня защитить от самого страшного, что меня ждет, – небытия.

Второй раз с такой же сокрушающей мощью тоска нахлынула, когда ужинал. Снова со страшной отчетливостью ощутил, что скоро все это исчезнет. Меня не станет, никогда уже я не смогу почувствовать вкуса борща, жареного мяса, горячего кофе… Раньше вспоминал о смерти только перед сном. Когда темно, когда можно углубиться в себя. А сегодня впервые ощутил свое близкое исчезновение при ярком свете, погрузившись в теплую воду ванной, и вот опять… Или это приходит тогда, когда мозг ничем не занят и я могу отдаться о щ у щ е н и ю?

В полночь Лена, помню, обычно переключала телеканал, какой бы мексикано-украинский сериал ни шел, на свой любимый, криминальный. Там в течение пятнадцати минут очень коротко перечисляли и показывали истекающих кровью жертв при дорожных авариях. Обычно ребята с телекамерами успевали так быстро, что телезритель вживую видел, как распиливают сплющенные автомобили, выволакивают истекающие кровью останки, сами определяли, кто уже мертв, кто умрет по дороге в больницу, а кто выживет…

Показывали сбитых автомобилями, раздавленных. На экране вовсю полыхали пожары, в которых горели бомжи, но иногда и жители респектабельных квартир. Еще в день по три-пять убийств, обычно пьяные разборки, но иногда и эффектные заказные убийства.

Сейчас она тоже не изменила своей милой привычке. Мы лежали в просторной общей постели, друг друга не трогали, почти брат и сестра, ее рука пощелкала пультиком, и отсвет пожаров и пролитой крови упал на ее милое лицо. Я косился на нее, видел, как под пухлыми губами скрываются острые зубки универсального хищника.

– И что тебе там нравится? – спросил я. Она удивилась, не отрывая глаз от экрана, там санитары бегом пронесли на носилках залитое кровью тело.

– Ты чего? Раньше и тебе нравилось!