Юрий Никитин - Человек, изменивший мир (Сборник)

– Подождем до тринадцатого дня, – предостерег Говорков.

– Подождем, – согласился Захаров. – Только признаюсь честно: не пугает меня эта чертова дюжина, хотя могу объяснить ее по-халдейски, шумерски, дорийски, самнитски…

– Верю, – сказал Говорков твердо, – однако подождем.

Захаров не взбесился и на тринадцатый день. Не рехнулся и на четырнадцатый. Сохранил ясный разум и скептическую улыбку и на пятнадцатый. А на шестнадцатый спросил нетерпеливо:

– Когда?

Говорков сидел за новым комплектом аппаратуры. Красное мясистое лицо за время эксперимента обрело бледно-зеленый цвет. Щеки опали. Под глазами проступили темные полумесяцы.

– Что «когда»? Думаешь, мне приятно ночевать возле тебя? Но и спешить рановато и страшновато… Слишком дело грандиозное…

Захаров метнул пламенный взгляд, ввалившиеся глаза сердито сверкнули.

– Тем более не стоит оттягивать!

– Гм… Ну, считай, что убедил…

Захаров вскочил и смотрел непонимающе, как массивная туша руководителя лаборатории поднялась и пошлепала к сейфу.

– Но какой смысл? На мне все проверено. Очередь за группой!

– Проверено на тебе… Так уж и проверено? А вдруг у тебя иммунитет?

Он вынул шприц, набрал несколько кубиков прозрачной жидкости. Повернулся к нему, подмигнул. Это выглядело устрашающе, словно вампир подбадривал перепуганную жертву.

– Вот оно, величие момента. Новая эра!

Он потер ваткой белую кожу, вонзил стальное жало.

– Э-эх! Поехали!

Этот день и всю следующую неделю Говорков находился на седьмом небе от счастья. Уже на первых минутах получил приятный сюрприз: его дед, оказывается, был полиглотом, и теперь возбужденный мозг вспоминал английский, японский, испанский, немецкий и китайский языки! Кто-то из предков оказался видным корабельным инженером, кто-то промышлял на большой дороге, нашлись даже церковнослужители…

Сотрудники ходили на цыпочках. Никто не осмелился потревожить шефа, обратить внимание на странности в поведении Захарова. Прошла еще неделя, и Говорков однажды сам задержал взгляд на ведущем работнике…

Захаров шел к нему из другого конца лаборатории. Ступни у него оказались подвернутыми внутрь, неимоверно длинные руки почти доставали колен, нижняя челюсть свирепо выдвинулась, маленькие дикие глазки хищно поблескивали.

– Кха… кха… – прохрипело у него в горле. – Назад… Стой… Путь без возврата…

Говорков в ужасе вскочил на ноги, попятился.

– Назад… – снова прохрипел Захаров с натугой. – Два миллиона лет – люди… сто миллионов – звери… не совладать… Назад!

Побледневший от внутренней боли Говорков смотрел, как он стянул скатерть на пол и лег. Громко захрустели осколки посуды.

Подошла Таня и заревела в два ручья, размазывая ладонями по щекам синюю краску с ресниц.

– Что же… это… Леонид Леонидыч? – спросила она сквозь рыдания.

– Это… конец, – ответил он тихо. – Проснулась не только человеческая память, но и звериная. И этот процесс продолжается. Инстинкты далеких предков полностью загасят искорку разума… Ибо разум существует ничтожно мало… Значит, этим путем идти нельзя… Как видишь, Таня, отрицательные результаты тоже дают пользу.

Но шутка получилась слишком горькой, Таня заплакала еще громче. Где-то истерически звонил телефон, в лаборатории появились незнакомые люди.

В течение дня Захаров или то, что осталось от его личности, метался с ревом по опустевшему помещению, злобно скалил зубы. Передвигался скачками, попадаться ему на глаза боялись. Постепенно он покрывался шерстью.

Говорков подозвал Раппопорта.

– Смотри, в этом сейфе находится вся документация. Чертежи, расчеты, записи опытов, протоколы испытаний, словом, все, что понадобится для нового поиска. Продолжать тебе. Возьми ключ.

– Леонид Леонидович… – прошептал Раппопорт потрясенно. В глазах у него стояли слезы.

– Запомнил? Ну, дай обниму тебя напоследок!

Уже на выходе он обернулся и увидел покрытое шерстью животное, которое медленно опускалось на четвереньки.

А на улице бушевала весна. Теплый ветер обрывал лепестки абрикосового цвета и щедро усыпал ими высохший тротуар. По разлинованному асфальту прыгали веселые маленькие человечки, пахло свежей зеленью.

И горько уходить такой весной… Он теперь знал, почему эволюция не позволила передавать знания по наследству. Стать высокоорганизованным мог только вид, готовый получать новые знания, даже ценой жизни.

Через дорогу на детской спортивной площадке одинокий парнишка бросал мяч в баскетбольное кольцо. Он все бросал с середины площадки, надеясь попасть в корзину.

Начинало темнеть. Если у парня хватит упорства, то еще до темноты он добьется своего. Похоже, что это тренируется будущий чемпион, и я желал ему достичь успеха раньше, чем погаснет последний луч солнца, а сам проскользнул в сборочный цех, стена которого закрывала горизонт. Машина стояла прямо в центре. Всего три метра в ширину и два в высоту. Толстенный слой пыли, накопившийся на поверхности за полгода после сборки, лежал серым бархатом на поверхности машины, на ее панелях. Легкое пластиковое кресло, несущая рама на поддоне с атомными элементами питания.

Сердце у меня колотилось, когда я встал на ступеньку, взглянул на панель управления. Машиной ни разу не пользовались. Классический случай, когда изобретение уже сделано, но им не воспользовались. Идут дебаты уже полгода. Есть такое изобретение, которое представляет опасность. Автомобили передавили больше народу, чем погибло в войнах, но никто от автомобилей не отказывается. А эта машина – особого рода…

Я осторожно опустился на сиденье. На приборах все в порядке. Тут же армейское снаряжение: у него повышенный запас надежности. Я не мог опровергнуть все доводы, брошенные против машины, но я верил в это изобретение и хотел испытать себя.

Моя рука легла на панель управления, палец замер над клавишей «Ход». Вернусь, получу строгача с занесением. Во рту у меня было горько. Каждый час приносит сообщения о новых кризисах: военных, экологических, демографических, и эти кризисы все ужаснее. Любая минута может оказаться последней в истории, а ученые мужи все спорят.

Машина послушно включилась. Загорелись контрольные лампочки. Сиденье слегка дрогнуло. Мелькнул свет, на дисплее пробежали полосы, и вот экран засветился. Я набрал 2065 год, то есть на сто лет вперед.

Зал преобразился. Стало гораздо просторнее. Проявились силуэты громоздких компьютеров, растворилась перегородка, отделявшая уголок для вспомогательной лаборатории. В сумерках проступала старинная мебель.

Чего я хотел? Не знаю. Просто верю в это чудовище человеческого разума.