Юрий Никитин - Человек, изменивший мир (Сборник)

– И как же? – спросил я еле слышно, – мне бы хотелось…

Он строго взглянул на меня. Вспомнил, что я какой-то анахроник. Оказывается, встречаются эгоистичные одиночки, отказывающиеся пятиться в прошлое.

– Это решать не нам, – ответил он сухо. – Был черновик пути. Удачный или неудачный – решать опять же не нам.

Я молчал, не в силах сразу понять и разобраться в обрушившейся на меня лавине. Начальник милиции поднялся, аккуратно заправил гимнастерку за ремень. Я тоже поднялся, и тотчас же в кабинет вошел рослый и здоровенный милиционер с нашивками сержанта.

– Ваш адрес? – спросил начальник милиции отрывисто, словно выстрелил.

– Адрес? – переспросил я тупо. – Ах, вас интересует машина, но она осталась в здании, которое было… будет… черт!.. где-то там, через дворы…

– Вавилов, – обратился начальник милиции отрывисто к сержанту, – пойдешь с нами.

Вавилов кивнул. Глаза его держали меня, упреждали каждое движение. Втроем мы вышли на улицу. Со стороны поглядеть – идут трое знакомых: Вавилов умело оттирал меня от подъездов и проходных дворов, куда я мог шмыгнуть в отчаянной попытке избегнуть заслуженного возмездия.

Вот знакомый цех! Вошли в зал. Капитан милиции удивленно присвистнул. Машина была на месте и светилась экраном.

Капитан негромко выругался:

– Что за хлам? Немедленно разломать! Чтоб духу не было! Безобразие!

Сержант Вавилов огляделся по сторонам в поисках кувалды или чего-нибудь потяжелее. В то же время он по-прежнему стерег каждое мое движение… Однако я не родился доктором наук. «Неужели?» – мелькнуло в голове. А сержант Вавилов успел взять кувалду, чтобы бить по машине.

Я кинулся к машине, сел в кресло и нажал «Ход». Я слышал крики и выстрел из пистолета…

Тяжело дыша, я почти лежал на сиденье. Сердце колотилось. Все-таки пятьдесят лет, я уже не тот, каким был в двадцать.

Бдительный Вавилов успел съездить меня по черепу, не попал из пистолета, но, сидя в тихом зале у дисплея машины, я думал: это действительно единственный отчаянный шанс спасти цивилизацию. Организованно отступить в прошлое, миновать тупик, в который забежали сдуру и впопыхах, затем уверенно двигаться вперед, избегая ловушек и конфликтов!

Я всмотрелся в табло. Я очутился в кромешной темноте, если не считать светящихся цифр на табло. Вокруг меня все те же стены.

Я сидел неподвижно, не убирая руки с пульта управления. Вокруг непривычная тишина. Необычная, потому что повседневная тишина, к которой привыкаешь с детства, состоит из множества не воспринимающихся сознанием шумов большого города: шорох шин за окнами, работающий телевизор за стеной у соседа, гудение холодильника…

Тишина настолько мертвая, что я едва снова не нажал «Ход». Но я боялся капитана милиции. Далеко-далеко послышался крик. После двух-трех минут напряженного вслушивания я уже не был уверен, что услышал именно крик.

Из коридора проникал слабый свет, и я осторожно начал продвигаться туда, стараясь ничего не задеть по дороге.

В коридоре через равные промежутки на стенах висели лампадки. Перед иконами. В воздухе пахло горелым маслом, дышалось тяжело. Если человечество все еще продолжает пятиться, то сейчас не 2278-й, как показывает табло, а 1722-й год. Последние годы царствования Петра Великого. Первый год после окончания войны со шведами.

Впереди послышались тяжелые шаги. Я стоял, как завороженный, хотя инстинкт требовал круто развернуться и бежать к машине.

Из-за поворота вышли двое крепких солдат в опереточных мундирах. Шагая в ногу, они держали на плечах неестественно длинные кремниевые ружья. Из-под треугольных шляп выглядывали рыжие волосы, зеленые кафтаны были перехвачены белыми поясами, а на рукавах огромные снежно-белые обшлага.

Я попятился. В голове сумятица, часть мозга продолжала деятельно работать, воспринимая картины преображенцев, гренадеров, семеновцев, и я уже знал, что караул несут фузилеры лейбгвардии Преображенского полка.

У ближайшего ко мне фузилера глаза оказались кошачьими. Он повернул голову в мою сторону, крикнул:

– Эй, кто там в темноте прячется?

Я поспешно отступил к стене, где тень погуще. Второй преображенец насторожился, снял с плеча ружье. Первый быстрым шагом пошел в мою сторону. Правую руку он опустил на эфес шпаги.

У меня под ногами звякнула какая-то железка, я едва не упал. Фузилер увидел меня, крикнул товарищу:

– Васятко! Поспешай, не инакше – свенский лазутчик!

– Держи!!! – закричал второй, бросаясь со всех ног товарищу на помощь.

Я ринулся обратно. Сзади тяжело грохотали по каменным плитам сапоги, неудобные мундиры стесняли часовым погоню. Зал был совсем близко. Я, серьезно напуганный, мчался так, что дыхание остановилось, а в горле стало сухо.

Оба стража догнали меня уже возле самой машины. Я уловил движение, резко затормозил, подался вбок, одновременно ударив локтем. Бравый фузилер с грохотом врезался в блестящую раму машины.

Я протащил на себе второго часового, ощутил тяжелый запах жареного лука и копченой рыбы, из последних сил лягнул, стараясь попасть в уязвимое место.

Вопль, ругань, но руки на моей шее разжались. Я влез в кресло машины, трясущимися пальцами попал в нужную клавишу. Сиденье тряхнуло. Мигание слилось в серый полумрак – куда меня еще занесет?

Противники реформ Петра добились возможности переиграть? Ведь Петр Великий столицу построил на костях, истощив Россию, уничтожив в войнах треть населения. А я тут при чем? Но ведь еще отец Петра пригласил иноземцев, выделил им целый район: Немецкую слободу, куда бегал юный Петр, но Алексей Михайлович использовал их как наемных специалистов, которые обучали русскую армию новому строю.

Воздух начал нагреваться. Голова гудела. Я пожалел, что не запасся аспирином, выключил машину. Все, довольно!

Открыв дверь, я сел на ступеньке, вдыхая чистый воздух, от которого мгновенно начала улетучиваться головная боль. Затем вернулся к машине. Правую руку я держал на клавише, чтобы в любой момент можно было запустить машину.

Лес. Не Измайловский парк, а дремучий лес из толстых деревьев с изогнутыми ветвями, которые хищно захватывали пространство. Деревья напирали одно на другое.

Все еще не отнимая руки от клавиш, я размышлял, куда нажать, какой год… впереди или позади? Пробежали цифры: 1724, 1924, 1624, 2024… 1790, 1890, 2090, 1090…

В воздухе деловито звенели пчелы. Передо мной зияло дупло, откуда доносился аромат меда. Цокая коготками, пробежала белочка. Я был одинок, и горькое чувство какой-то неотвратимой катастрофы закралось в душу.

Вдруг что-то страшно рвануло меня и потащило. Я упал лицом в листья. Грубые руки отпустили меня. Оглушенный и перепуганный, я не сопротивлялся, только запустил пальцы под ременную петлю на горле, не давая удушить себя.