Дивов Игоревич - Оружие Возмездия

— Угу.

— И тщательно окопайте!

— А то!

— Вы поняли, что вам приказано, товарищи сержанты?

— Да все будет нормально, товарищ майор!

— Надеюсь! — сурово сказал Афанасьев.

Взял лопату, стоявшую в углу кунга, вручил ее мне и захлопнул дверь.

— Вы поняли, что вам приказано, товарищ сержант? — спросил Косяк. — Гы-гы-гы!

Пока Косяк раскочегаривал паяльную лампу, я довольно легко "расчистил площадку от горючих материалов", попросту срыв то, что поддавалось лопате. Изобразил вокруг невысокий бруствер. Если не приглядываться, то импровизированный очаг выглядел неплохо. Косяк установил треногу, воткнул лампу в сопло и пристроил сверху чайник.

Офицеры в кунге возились с картами, негромко переговариваясь и сдержанно ругаясь. Работа шла у них споро. Когда чай подоспел, на столе уже лежала здоровенная бумажная простыня, и Афанасьев грозно нависал над ней, целясь в поле боя остро отточенным карандашом.

У Косяка был маленький приемник на батарейках, мы с ним засели в кабине. Каждые полчаса я заглядывал в кунг и проверял, не заглох ли отопитель. Майор Афанасьев встречал мои визиты одобрительным бурчанием.

— Узнай у них, вечерять тут будем, или как, — попросил Косяк. — А то картошку чистить давно пора… Афониным ножом, гы-гы-гы!

Афанасьев, лежа животом на карте, сказал, что сегодня не до разносолов с развлечениями, дел по горло, и кстати, мне не стоит особо расслабляться, поскольку завтра я вступаю в игру.

— Да и хрен с ним, — согласился Косяк. — Просто скучно.

Смеркалось. В кунге зажглась тусклая лампочка. Потом офицеры сбегали поужинать, а Косяк принес с кухни наши "пайки" и горку тощих жареных рыбок. Офицеры, вернувшись, заказали еще чаю да побольше — и снова упали животами на стол.

Я взял у Косяка приемник и осторожно, стараясь не топать, залез на крышу кунга. "Кто там?" — глухо поинтересовался Афанасьев изнутри. "Дежурный по штабу. Веду наблюдение, вдруг генерал придет". Афанасьев хохотнул и не стал возражать. Я раскатал по крыше маскировочную сеть, сложенную в несколько слоев, и лег навзничь.

Небо, какое там было небо. Звезды, какие там были звезды. Лес гудел автомобильными моторами, перекрикивался человеческими голосами, но все равно это был лес. А сам я пусть и не освободился от Вооруженных Сил, но зато вырвался из-за забора части. Почти год уже денно и нощно вокруг меня стоял этот забор. В какую сторону ни погляди — бетонный забор, вся разница что грязно-белый или светло-серый. На летнем полигоне я слишком занят был элементарным выживанием, чтобы почувствовать, каково это: жить без забора.

Теперь почувствовал.

Приемник удивительно легко поймал "Русскую службу Би-Би-Си". В Москве ее глушили, а тут, похоже, вовсе нет. Можно было надеяться в пятницу услышать Севу Новгородцева. "Мы встретимся с вами в полночь на короткой волне, когда начнут бить кремлевские курсанты… э-э, куранты!". Хорошо. Как мало надо для счастья.

Ладно, пора сунуть нос в кунг. Афанасьев сам педант и уважает это в других. А мне с ними обоими еще служить и служить — и с майором, и с отопителем.

Полночи я дежурил, следя, чтобы три храпящих тела не отравились угарным газом, потом мне дали выспаться, и перед обедом — началось. Армия структура бюрократическая. Ты можешь разбить врага наголову, но грош тебе цена, если победа достигнута без заранее подготовленного плана, оформленного уставным образом. А уж на КШУ без правильно составленной бумажки ты… Даже не букашка. Какашка ты, вот кто. Поэтому я достал из шкафа пишущую машинку и принялся клепать документы. Карточки на ватмане, которые потом надо было разграфить, склеить между собой в "раскладушки" и придать им деловой вид. Какие-то схемы и графики — не помню уже, забылось за давностью лет. А дальше бумага: приказы в ассортименте. Машинка вроде бы держалась молодцом. Офицеры ушли — и я начал лупить по клавишам в нормальном ритме. При Афанасьеве это было неразумно.

Косяк бродил вокруг кунга, потому что спать больше не мог. Если я выглядывал в окно, он приветственно махал рукой, но внутрь не совался. Только чаю мне принес по собственной инициативе — и тут же вышел. Старался не мешать. Косяк уважал в людях мастерство, и на него произвело впечатление то, как я печатаю. Когда на большой тяжелой "механике" разгоняешься до ста пятидесяти-ста восьмидесяти ударов в минуту (нормальный темп умелого непрофессионала), это довольно шумно, и только. Но вот когда ты уверенно держишь такой темп хотя бы полчаса, тут-то окружающие и задумываются. А я мог держать темп четыре часа и больше. К счастью, в ББМ об этом пока не знали, разве что писари догадывались.

Позже узнают многие. Но никто не донесет офицерам. И когда Афанасьев попросит (именно попросит) готовить документы на новый учебный период, я буду неделю бить баклуши, отпечатав все за сутки. Афанасьев потом догадается, что его водят за нос, но у майора просто не найдется рычагов воздействия на ситуацию. Только жалобный вопль, который мне передадут: "Этот негодяй берет работы на неделю, делает ее за день, а остальное время где-то спит!".

Будут обвинения и покруче. Уже от замполита: "Он окружил себя единомышленниками и принялся в их компании разлагаться!". Но это позже, позже.

А пока я оглашал черниговский лес металлическим лязгом разболтанной машинки.

Косяк обеспечивал снабжение провиантом и, кажется, завидовал мне. Я ведь был занят плотно и серьезно, а Косяк — только периодически. В промежутках он страдал от безделья.

Вечером майор Афанасьев оценил проделанную работу, похвалил меня за качество и вдруг задал неожиданный вопрос:

— В каком состоянии машинка?

— Сильно разбита, но еще поживет, — заверил я.

— В ближайшие дни сложностей не предвидится?

— Ну… Ленты хватит. По механической части гарантий дать не могу, но при разумном обращении машинка продержится верных полгода. До конца следующего периода.

— М-да? — Афанасьев приподнял бровь. — Ее ведь заедало. Четвертый дивизион нам ее одолжил потому что она и так еле жива.

— Если не вдаваться в подробности, товарищ майор — печатать надо уметь, тогда не будет заедать.

Именно. У каждой старой машинки по-своему выработаны детали, и значит, выработался свой "характер". Главное его понять. Эта машинка сбоила, когда клавиши пробивались с чрезмерной силой. Писарь четвертого дивизиона не умел дозировать удар, опыта не хватало, да и не любил он печатать — и у него часто клинило каретку. У меня только два раза, пока не понял, в чем проблема.

— Хорошо, — сказал Афанасьев. — Завтра бумажной работы будет немного. Но… Надо бы помочь товарищам. Ты не против слегка постучать на сторону, хе-хе?..

— Нам это выгодно? — нагло полюбопытствовал я.