Дивов Игоревич - Оружие Возмездия

— Я прослежу, чтобы они не сачковали! — пообещал из-за стены Шнейдер.

Олеги переглянулись, и мне стало их жалко.

В казарме я моментально добыл кусок хорошей резины. Потом объяснил третьему дивизиону, точнее, его жалким ошметкам, в какую угодил передрягу. Сказал, чтобы меня не искали. Подошел к дежурному по части — как раз стоял наш капитан Мужецкий, — и договорился: с этого момента мы с Олегами заступаем в бессрочный несменяемый наряд по штабу. Так я убивал двух зайцев: мы будем вместе и не потратим времени на бесцельное стояние где-нибудь в парке при воротах.

— Спать-то когда будете? — посочувствовал Мужецкий.

— Не будем, — отрезал я. — Вы бы видели, что я там должен сделать голыми руками, вам бы тоже спать расхотелось. От ужаса.

— Давай-давай, — усмехнулся капитан. — Не прибедняйся, ты же красил наши кашээмки.

— Не кашээмки, а миномет, — в тысячный раз напомнил я. — И не целиком, а одну гусеницу. При этом мы чуть не обрушили бокс и раздавили бочку с растворителем. А если у меня теперь штаб упадет?..

— Тебе многие скажут большое спасибо, — меланхолично ответил Мужецкий.

Из туалета вышел сержант Рабинович. Сапоги у него были в крапинку цвета детской неожиданности.

— Это не те, — сказал он на всякий случай.

— Да вижу, вижу.

Я выпросил у него на дембель кожаные курсантские сапоги. Они мне очень нравились — в отличие от офицерских, у них были голенища раструбами. И выглядит забавно, и полезная в хозяйстве вещь.

— Вы когда закончите? — спросил я.

— Дня за три, наверное. Если не нанюхаемся вусмерть. Голова болит, сил нет.

— Ну-ну. Возможно, я вас догоню.

В штабе я осчастливил Олегов тем, что они теперь отсюда никуда не денутся. Парни новость приняли стоически. Поняли уже, кого им навязали в старшие. Все-таки хорошо быть опытным сержантом — можно о многом договориться с офицерами, и многое тебе позволят. Были бы офицеры вменяемые. Эх, Минотавр, как мне тебя не хватает! Жаль, что мы с тобой подружились так поздно.

Пульверизатор я починил за четверть часа, и он начал качать лучше нового. Олеги предъявили результаты экспериментов с известкой, и мы начали вместе соображать, что нам больше подходит.

Тут распахнулась дверь одного из кабинетов, и в коридор выглянул заспанный сержант.

— Друг мой! — обрадовался я. — То-то думаю, кого тут нет?! Дежурного по штабу нет! А он, оказывается, есть! Ты чего за телефон хватаешься? Ты положи трубочку, положи.

— Я хотел узнать, где смена… — буркнул сержант, усиленно протирая глаза.

— А туточки смена! И ей очень интересно знать, почему разбито окно на лестнице, не горят три лампы дневного света, не работает сушилка в туалете, а на двери пятой комнаты нацарапан косой крестик!

Сержант глядел на меня, слегка пошатываясь спросонья, и не мог понять, в чем дело. Я перечислил ему стандартный "набор недостатков" штаба, который не менялся на моей памяти больше года. Все, кто ходил дежурными по штабу, знали его наизусть. Главное было сдать-принять эту лабуду в прежнем виде.

— Могу еще спросить, отчего полы не вымыты, — добавил я.

Сержант посмотрел под ноги и переменился в лице. Вымыть это было нереально. Тут он наконец-то проснулся окончательно. От испуга, вероятно.

— Ты, что ли, меня сменяешь? — догадался он.

— Да. Журнал заполнил? Ну и вали отсюда к чертовой матери, воин. Не видишь, мы тут… Живописью занимаемся. Доисторической.

— А расписаться?..

— А все на месте? На двери пятой комнаты по-прежнему нацарапан мой любимый косой крестик? Или к нему уже пририсовали еще две буквы?

— Да там он, там, можешь сходить посмотреть.

Я расписался в журнале и с удовольствием пожелал сержанту попутного ветра. Мне больше не нужны тут были чужие люди. Я собирался учинить над штабом надругательство, равного которому в ББМ еще не случалось.

Последующие дни и ночи в моей памяти спрессовались. Это была безумная гонка с короткими передышками. Олеги пахали, как проклятые. Иногда нам помогал Шнейдер.

Сиротин, придя в штаб, очень удивился, когда я встретил его со штык-ножом на поясе и повязкой дежурного.

— Теперь эти двое у меня вот где, — объяснил я, показывая сжатый кулак. — Постоянный контроль.

— Нормально, — оценил Сиротин, — вижу службу войск! А это что?..

Он заметил "тестовые" участки стены, на которых мы пробовали мое изобретение — разные смеси белой краски с известкой.

— Если все получится, у вас будет ослепительно белый штаб.

— Как в больнице? — насторожился майор.

— Ничего общего. Это будет похоже скорее на зал электронно-вычислительных машин, — вдохновенно наврал я. — Конструкторское бюро. Каждый раз, проходя по коридору, вы будете ощущать чистоту и свежесть — то, что нужно для плодотворной службы.

— А-а! — впечатлился майор. — Ну-ну.

Я тут же забросил штык в тумбочку и отправился красить.

Пульверизатор качал, как зверь, но распылял плохо. Мы долго с ним мучились, кое-как забелив потолок, а стены уже проходили валиками. Результат мне показался занятным: наша адская смесь давала на стенах едва заметную шероховатую фактуру. Исконный зеленый цвет стен под этой фактурой исчезал напрочь с одного прохода. А главное, эта гадость не пачкалась и не осыпалась, когда высыхала. Хотя должна бы. А может, так и продержится? Почему нет? Если не мыть. Плесни водички — тут она себя точно покажет. Или не покажет. Черт ее знает. Выдумали фигню какую-то.

Коридор приобретал футуристический вид. Тогда мало где красили стены заподлицо с потолком, выглядело наше творчество весьма лихо. Я и сам поверил, что теперь Сиротин будет ощущать чистоту и свежесть. Глядишь, поумнеет.

— Авангард, — оценил Шнейдер. — Кто, ты говорил, твоя мама?

— Заведующая отделом выставок Третьяковки.

— М-да… Нарисуй в сортире "Черный квадрат".

— Не смогу, углы не помню.

— То есть?..

— Гена, — сказал я строго. — Как ты думаешь, если художник назвал картину "Черный квадрат", неужели она квадратная? И стали бы искусствоведы столько носиться с каким-то квадратом, пусть и черным? В том-то и прикол, что это очень сложный объект.

— Наши-то не знают. Можешь нарисовать именно черный квадрат.

— К счастью, мы не красим сортир. Ген, у тебя есть пластырь? Не хочу бежать за ним в казарму.

— А что такое?

— А вот что.

— Ой, ёлки-палки…

Известь разъедала руки. Мы столкнулись с этим в первые же сутки. Сначала было терпимо, потом начала слезать кожа на пальцах.

Стало неудобно работать. Я взял пластырь и заклеил изувеченные кончики пальцев себе и Олегам. Сразу вспомнилось Мулино — там в штабе у меня зимой шла кровь из-под ногтей, когда я печатал. Только пластырем и спасался.