Дивов Игоревич - Оружие Возмездия

Через пару ночей «музыкалку» взломали и перевернули там все вверх дном.

Это вычислитель Саня Вдовин, попив одеколону, вспомнил, что он великий музыкант, и решил поиграть на усилителе с колонками.

Или на гитаре с увеличителем, черт его знает, все равно ничего не работало.

Честное слово, я Вдовина не провоцировал.

Решили отдать «музыкалку» под комитет комсомола. Вручили ключ бригадному комсоргу капитану Сергиенко, которому только этого и не хватало для полного счастья.

– Почему я?! – возмущался Сергиенко. – На хрена мне эта душегубка? Ее ночью разграбят, а я – отвечай?! Давайте… Давайте вон вашего москвича в комитет комсомола выберем, и пускай он отвечает.

– Ой, бля… – только и сказал Минотавр.

Он своего москвича уже неплохо изучил.

Следующей ночью «музыкалку» опять грубо вскрыли. Поскольку комната была на нашей территории, это очень не понравилось старшине дивизиона сержанту Тхя, и он на всякий случай настучал по шапке вычислителю Сане Вдовину.

А я оказался в комитете комсомола – и с ключом.

– Отвечаешь за помещение, – сказал Минотавр. – Можешь пускать туда свою мафию, но чтобы больше – никого.

– Даже замполита не пущу, – пообещал я.

«Музыкалка» тут же превратилась в образцовый комитет комсомола. В простенке между двух стеллажей я повесил портреты трех членов Политбюро ЦК КПСС – товарищей Рашидова, Кунаева и Алиева.

Художник Михайлов нашел на помойке виниловую пластинку «Целина» – автор Л.И.Брежнев, исполняет Е.Копелян.

– Сделаю золотой диск!

Он выкрасил пластинку бронзянкой и привинтил изнутри на дверь.

А на самом видном месте лежал Саймак.

Минотавр заглянул в комнатушку – и потерял дар речи.

Только сейчас могу оценить, соклько у мужика было такта – другой бы просто разнес помещение в клочья. А этот лишь попытался отодрать Золотой Диск от двери, и то передумал, когда я жалобно взвыл.

– Замполит тебя убьет, – сказал Минотавр.

– А мы его в ответ по политической линии пропесочим!

Минотавр натянул фуражку по самые зубы и поспешно ретировался.

Он еще не знал, какая у меня комсомольская закалка. Вашего покорного слугу выгнали с шумом и треском из школьного комитета, с должности зама по идеологии – за полный развал идеологической работы. В Универе наше комсомольское бюро провело ровно два собрания: на первом упразднило «личные комплексные планы», а на втором едва не самораспустилось, да побоялось репрессий и решило просто втихаря забить болт.

Комсорг Сергиенко заглянул в «музыкалку» ровно один раз.

Оглядел портреты Рашидова, Алиева и Кунаева и сказал:

– Ну и рожи! А это чей золотой диск? Ух ты! Лёлик Брежнев! Прикольно. Ну ладно, я пошел.

Я не слишком обрадовался «музыкалке» поначалу. Мне тогда было вполне комфортно в казарме, среди людей. Только к исходу третьего «периода» службы я начал прятаться в свою конуру все чаще и чаще. Когда подкатывало желание придушить кого-нибудь.

Помимо Саймака, который все еще не был ни разу открыт моей рукой, в «музыкалке» постепенно скопилось много книг и периодики. Ко мне за ними бегали те, кто любил читать. А потом и те, кто раньше не любил. Я горжусь тем, что приучил к чтению несколько человек. Да, не сто, и не двадцать, всего несколько. Зато каких. Когда дежурный по бригаде обнаружил среди ночи в «ленинской комнате» отпетого самовольщика негодяя Максакова, уткнувшегося носом в авантюрный роман, то первым делом рванул ко мне. Спросить, чего негодяй Максаков замышляет, и не сошел ли солдат, паче чаяния, с ума.

И Лениным подтираться стало у нас не модно. Не потому что он Ленин, а потому что он – книга.

А я читал переводную фантастику в журнале «Техника-Молодежи», рассказы Пьецуха в «Огоньке», Стругацких в «Неве»…

Идиллия была нарушена грубым вмешательством замполита. Не помню, отчего ему в тот раз вожжа попала под хвост – мы регулярно ссорились, – но перед «весенней проверкой» он потребовал, чтобы я привел комитет комсомола в надлежащий вид. Я пообещал. Ничего не сделал, разумеется. А назавтра, когда наш дивизион стоял в наряде, и я пропадал в парке техники, замполит приказал дневальным взломать «музыкалку». И все, что показалось ему неуставным, оттуда вышвырнул. Потребовал отнести на помойку и там сжечь. Под его личным надзором.

Я вернулся в казарму через сутки – к зверски разоренному гнезду. Голые стены, три облезлых электрогитары, останки усилителя, перекошенный фотоувеличитель и две колонки. Даже Золотой Диск погиб.

Подошли только что сменившиеся дневальные, вычислитель Саня Вдовин и негодяй Максаков.

В руках у Вдовина был Саймак.

– Из огня вынул, – сказал он, протягивая мне книгу.

– Прости, Олежка, – сказал Максаков. – Замполит просто озверел, мы ничего не могли сделать. Мы только знали, что тебе эта книга дорога, и постарались хотя бы ее спасти.

– Спасибо, ребята… – пробормотал я растроганно, принимая Саймака.

Он ничуть не пострадал.

«Музыкалку» мы восстановили. За протретами Алиева, Рашидова и Кунаева пришлось побегать, но мы это сделали. Жаль, второго диска, достойного стать золотым, не нашлось.

«The City» занял прежнее место. Я больше не боялся за эту книгу после ее чудесного спасения из огня. Был уверен, что она вернется к хозяину.

Я уволился в «афганке», купленной за четвертной на вещевом складе, и кожаных сапогах, реквизированных у сержанта Рабиновича. На плече у меня висела небольшая спортивная сумка. В ней лежали мои личные вещи.

Отвертка от миномета – размером с предплечье взрослого мужчины, еле в сумку запихал.

Кусок пулеметной ленты от ПКТ, без патронов, конечно.

Фляга из нержавейки, тоже от миномета, с надписью по трафарету «СПИРТ ЭТИЛОВЫЙ».

Книга на английском языке с надписью на обложке «Clifford D.Simak. The City».

Осенью 1989 года мы в Москве с сокурсниками отмечали возвращение из армии последних наших. Пока язык еще не заплетался, я отозвал в уголок Бенни и показал ему книгу.

– Ничего не напоминает?

– Ух ты! Это же моя! А я думал, что потерял ее.

– Теперь слушай, как было дело.

И я рассказал ему эту невероятную историю.

Бенни вцепился в Саймака обеими руками и горячо меня благодарил. Непонятно, в общем, за что, но горячо.

Подошел Билли, посмотрел на книгу и спросил, откуда у него ощущение, будто он ее где-то раньше видел. Пришлось все повторять на бис.

– Помню, как ты ей тогда обрадовался. Но взять ее в армию… Ну ты… Эстет! – оценил Билли. – Ты ее хоть прочитал?

– Не-а! – сказал я.

«Город» – очень грустная и добрая книга о долгом закате человечества. За почти двадцать лет, прошедших со дня увольнения из армии, я сменил много квартир и много раз собирал заново библиотеку. Рано или поздно в ней обязательно появлялся «Город». Без него было чувство, что в доме чего-то не хватает.