Александр Громов - Завтра наступит вечность

Кто сказал, что худо сидеть на хлебе и воде? Да это рай земной! Можно жевать. А главное, можно СИДЕТЬ!

Я вдруг почувствовал, что голоден, как волк, третью неделю подряд не видавший лосиного следа. Как медведь-шатун, не встретивший за ползимы скитаний ни одного лесника. Как клоп в давным-давно остывшей перине. Организм «включился» и напоминал, что внутренних ресурсов надолго не хватит.

Накануне Хлюст и вправду поделился со мною едой – безвкусным месивом неизвестной природы, заправленным в тюбик. В моем положении не стоило изображать гордеца – тюбик я взял, пропустив мимо ушей хамское замечание Витька, взял и высосал без остатка. Но все хорошо в меру. Сегодня я был готов хоть сдохнуть, но отработать свою еду. Сделаю норму – и пусть Витек не обижается, если в ответ на обвинение в нахлебничестве я заставлю его подавиться собственными зубами. Не сделаю – мне же хуже. Пусть он тогда издевается надо мной и занимает мою койку, я это заслужил.

Вчера я топтался возле оси своего сектора – сегодня решил попытать счастья ближе к краю и первую порцию платиноидов набрал довольно быстро. Вторая ходка едва не убила меня – мне попался крупный самородок, едва поместившийся в набрюшном кармане, и я, наверное, представлял собой потешное зрелище, ковыляя к Лазу походкой женщины, беременной тройней и притом на десятом месяце. Понятно, что потешным оно было для кого угодно, кроме меня.

А на третьей ходке все и случилось.

Приходилось ли вам ощущать землетрясение? Мне – ни разу, поэтому я только удивился и подосадовал, когда почва выскочила из-под меня, но нисколько не испугался. Есть, кстати, очень хорошее средство от всяческих страхов – сильная физическая усталость. Даже лучше водки. Я понимал наполеоновских солдат, которые садились и замерзали насмерть, потому что не могли больше брести по снежной русской пустыне. Убежден, им не было страшно.

Из всех пакостей природы землетрясение – самая пакостная пакость, иррациональная, что ли. Ни земная, ни инопланетная твердь отнюдь не море, ей не положено колыхаться волнами. Какой нормальный человек (геофизики не в счет) помнит, что ежедневно топчется фактически по пенке в киселе? Не должен он это помнить, не обязан. К дьяволу такую твердь, в девятый Дантов круг ее за обман ожиданий…

Я лежал навзничь, почва подо мною ходила ходуном, и острые камни то и дело поддавали мне в поясницу. Шагах в двадцати с пушечным громом раскололась и рухнула скала-обелиск, дождь мелких осколков пробарабанил по шлему. Странные зарницы плясали в небе – или у меня начались галлюцинации?

Чего не знаю, того не знаю. Знаю только, что когда толчки утихли и я взгромоздился на ноги, никаких зарниц уже не было, а местность была как местность. Кое-где, правда, расползались облака пыли, а на месте скалы-обелиска в земле зияла свеженькая трещина, но в целом ландшафт устоял. Несомненно, устоял и купол, не говоря уже о Кошачьем Лазе. Ведь когда он закрыт, его просто нет, стало быть, нечему и ломаться. И все мои способности любимца техники здесь ни к чему. Не забарахлил ни разу скафандр, ну и ладно…

Хотелось вызвать по радио Хлюста и спросить у знатока Клондайка-Грыжи, как часто здесь трясет и следует ли ждать повторных толчков. Хотелось, но не моглось – скафандр мне достался из списанных, с выдранным передатчиком. Выдран был и пеленгатор, из-за чего я едва не заблудился в первую ночь. На акустику техники Луны Крайней не польстились – в случае чего я мог кричать, и глас вопиющего в пустыне услышали бы на расстоянии метров до ста.

Ни одной человеческой фигуры в поле зрения. Какой смысл орать, если не услышат?

Отложив вопросы на потом, я двинулся в обход трещины. В общем-то я почти не сомневался, что сумею перепрыгнуть ее даже с грузом самородков на брюхе, однако «почти» меня совершенно не устраивало. Чего доброго, осыпятся края или как раз во время прыжка последует новый толчок… Спасибо, не хочу. Умный в яму не пойдет, умный пойдет в обход, как нормальный герой… Да, герой, потому что может заставить себя сделать крюк, раз сто перенести на шаг вперед налитую ртутью ногу… Нет ничего страшного в том, что я уже иду по чужому сектору, – всякий может удостовериться, что я просто гуляю, а не собираю платину… вон, кстати, неплохой самородок…

И тут я увидел человека. Лежащего. Неподвижного.

Будь он присыпан пылью, я бы его, наверное, не заметил. Глаз старателя ориентирован на блеск; все, что не блестит и валяется индифферентно, не представляя угрозы, для него не существует. Зрительный рефлекс вырабатывается очень быстро, как у грибника. Продолговатая глыба самородного серебра, неподъемная и никчемная, – вот о чем я подумал в первое мгновение. А во второе понял: блестит скафандр.

Только такого приключения мне и не хватало, откровенно говоря!

Жив он или нет? Человек лежал ничком, уткнувшись в грунт забралом шлема, и мне пришлось сначала опуститься на колени, затем высыпать из набрюшника самородки, а потом попытаться перевернуть лежащего. Минут пять я пыхтел, пока, наконец, не справился с этой задачей. Ну почему для работы на Грыже не выведут специальную человеческую породу легковесов-крепышей?

Человек был жив. Дышал. А что без сознания, так это с людьми бывает. Даже с такими гадами, как Витек.

Не стану повторять те слова, которые я произнес, когда узнал его. Худшее случилось. Выбор? Да, выбор у меня был…

Пройти мимо. Какой такой Витек-племянник? Не знаю, не видел, не понимаю, о чем вы говорите… Почему я должен спасать эту толстозадую гориллу? Он бы стал меня спасать? Да неужели? Он бы жалел, что скафандр не позволяет ему нагадить на меня, а позволяет только перешагнуть через тело, предварительно попинав его. Что еще остается делать, если ткань скафандра поверженного врага практически невозможно продырявить, а стекло шлема вряд ли треснет, сколько ни лупи по нему самородком?

Без сомнения, этот скот полагал, что наша разборка еще впереди. Сегодня утром, фыркая после моего первого на Грыже умывания, я обнаружил на своей надувной лежанке вонючую кучку. Витек лыбился и смотрел на меня с интересом. Остальные старатели, похоже, не собирались вмешиваться.

А зря. Холодная ярость – это вам не шуточки. В таком настроении не учат безнадежных кретинов уму-разуму – их убивают, причем не сразу.

– Кто? – хлестнуло под куполом. Появившийся из кухни Хлюст мгновенно понял, что сейчас произойдет. Он был очень серьезен.

– Кто?!

Ухмыляющийся Витек развел руками. Остальные прятали глаза. У каждого вдруг нашлось неотложное дело.

– Ты. – Палец Хлюста указал на племянника. – Выброси себе подобное и вымой койку с порошком. Порошок в санузле.

– Чего? – делано возмутился Витек. – Я-то тут при чем, в натуре?