Александр Громов - Завтра наступит вечность

– Здесь и похоронили?

– На Земле похоронили, а здесь только надпись. Старатели Грыжи своих в чужой земле не оставляют, есть такое правило. У меня в бригаде тоже был случай: сердце у одного не выдержало – а здоровяк был! Правда, когда я его на себе к Лазу пер, он еще жив был, но потом все равно помер. А только я бы его до Лаза в любом случае дотащил, хоть трижды мертвого. Правильный обычай. Бросишь здесь мертвого – в другой раз кто-нибудь бросит тебя еще живого. Сделает следующий логический шаг. Понятно?

Мне было понятно – теперь, когда тупая усталость прочно владела каждой моей клеточкой. Тяжелая усталость утром, тяжелейшая вечером, и даже отдых – не отдых, а мука мученическая. Вряд ли я прежде согласился бы с Хлюстом. Теперь знал, как легко, как заманчиво легко сделать этот следующий шаг. От него одно спасение: с самого начала знать, что никакого послабления не будет, не щадить себя, не прятаться в случае беды с кем-то из товарищей за желанной формулой «мертвым все равно». Или бригада старателей – один организм, или она вернется поредевшей, добыв сущие пустяки. В иных условиях и презренный металл способен пробуждать в людях лучшие чувства.

Потом мы двое суток пережидали под куполом песчаную бурю, и секомый песком купол гудел и визжал. Заунывно пели оттяжки, тщась расшатать вбитые в скалу крючья. Почему-то никто из старателей не выглядел расстроенным. Специально для меня Хлюст пояснил: после больших песчаных бурь добыча всегда удачна, зачастую даже на старых местах, – летящий песок перетирает пустую породу, а ветер тут же ее уносит. И действительно, следующий после бури день с лихвой покрыл вынужденный простой, правда, некоторым, в том числе и мне, пришлось добираться до купола на карачках. Потом откуда-то принесло вулканический пепел, тонким слоем засыпавший все вокруг, и добыча резко упала. Ругаясь, ждали ветра, травили бородатые анекдоты, а Хлюст читал мне лекции о сверхновых звездах и тяжелых планетах, рождающихся как раз в остатках звездных взрывов, будто другого места им мало, и о непременном вулканизме, и о землетрясениях на таких планетах. Вместо ожидаемого свежего ветра опять пришла песчаная буря, на сей раз бушевавшая всего несколько часов, а когда небо очистилось, мы увидели вдали багровый отсвет вулкана и колоссальный дымный столб, сносимый, к счастью, не в нашу сторону. Несмотря на легкие подземные толчки, добыча возобновилась. В тележку грузили столько металла, что странно было, отчего она до сих пор не развалилась, а впрягались в нее уже по двое. Один старатель начал харкать кровью и, несмотря на его протесты, был отправлен восвояси. Двум другим, выглядевшим чуть лучше уволенного, Хлюст устроил принудительный выходной день на Луне Крайней. Судя по тому, как он поглядывал на меня, он с удовольствием отправил бы и меня туда же на денек-другой, но был не в силах.

– Завтра, – сказал он мне однажды вечером.

– Что завтра? – не понял я.

– Все завтра. Наша смена заканчивается. Мы уходим, ты остаешься. Так-то вот.

– Хороший вышел сбор? – спросил я механически, не испытав никакой радости от того, что все на свете когда-нибудь кончается.

– Я не пчела, – обиделся Хлюст. – Если ты о добыче, то она средняя. Бывало и получше.

– Сочувствую.

– Ну сочувствуй, сочувствуй… А тебе – удачи. После нас будет пересменок дня в три, потом жди следующую смену. Я им скажу, чтобы тебя к себе приняли, не прогадают.

Я молчал.

– Еды мы тебе оставим, – продолжал Хлюст, – воздуха, само собой, воды… Сможешь денек-другой отдохнуть. В бурю сиди дома, ночью тоже…

– Зубы чисти, уши с мылом мой, с хулиганами не водись, – пробормотал я.

Хлюст даже не улыбнулся.

– За столом не чавкай, старшим не дерзи, маленьких не обижай, спи всегда на правом боку, – продолжал я, понемногу распаляясь. – Сморкайся только в носовой платок. Что еще?

– Не делай глупостей, – сказал Хлюст спокойно. – Думаешь я не знаю, что у тебя на уме?

– А что у меня на уме, интересно? Просвети.

– Ты знаешь что. И я знаю. Поэтому и говорю: не делай глупостей. С Грыжи тебе не сбежать, лучше и не пробуй. У нас на хвосте – извини, не выйдет. Я возражаю. В одиночку тем более не получится – пристрелят. На лунной станции не разгильдяи сидят…

Я отмолчался. Пусть там и нет разгильдяев, зато и я кое-чего стою. Вот только устал…

– Хочешь дам совет? – сказал Хлюст. – Не суетись. Жди. Я обещал, и я за тебя свое слово скажу. Поможет или нет – чего не знаю, того не знаю. Не оракул. И вот еще что я думаю: почему тебя сразу не устранили?

– Устраняют, – буркнул я, – только медленно.

– Глупости. Совсем не в духе Корпорации. В твоем случае так: если ты еще жив, значит, еще на что-то годен. На что-то большее, чем сбор металла. Понял? Иначе не мыслю. Короче говоря, постарайся уцелеть, жди и не бойся. Корпорация не любит заставлять – она покупает и не слишком торгуется. Впрочем, можешь поторговаться… А если выторгуешь только жизнь и свободу, найди меня. Моя следующая смена через полгода, это уже шестая будет. Захочешь – возьму тебя под свою ответственность…

– Как я тебя найду? – спросил я, чтобы уйти от неприятной темы. – Спрошу первого встречного, где Хлюст?

– Спросишь в кадрах, где Хлюстиков. Это фамилия, от нее и прозвище. А ты что думал?

Я сказал ему, что я думал.

– А без хитрости тоже нельзя, – не обиделся Хлюст. – Не нае…шь – не проживешь, даже в Корпорации. Зарываться только не надо. Но я не о том… Обещаешь, что не станешь дергаться раньше времени?

Я вздохнул.

– Так обещаешь или нет?

– Ну обещаю… На что тебе обещание шпиона и диверсанта, хотел бы я знать.

В ответ он только хмыкнул:

– Может, для коллекции…

Следующий день прошел под знаком общего нетерпения. Кое-кого Хлюсту приходилось понукать, дабы зачуханные не расслаблялись прежде времени; другие сами выкладывались напоследок, не боясь надорваться. Рысаки на финише. И я тоже скакал к финишу, угрюмо подбирая сокровища Грыжи-Клондайка, впервые радуясь привычной тупости, поселившейся в голове, и был, пожалуй, единственным, кого не было нужды ни подгонять, ни притормаживать. Я шел не к сегодняшнему финишу, а к своему личному – и какая мне разница, где я найду его, вернее, где он найдет меня, когда я упаду и не встану? Возможно, Хлюст и не врал, но мне не дожить…

Я вышел проводить их и смотрел, как они один за другим скрываются в Кошачьем Лазе. На прощание Хлюст помахал мне рукой, и Лаз закрылся.

А чего же я еще ждал?

Короткий путь от Лаза до купола вымотал меня вдрызг. Что за жизнь такая? Из тюрьмы в тюрьму, причем без всякого суда. Много мне радости от того, что Грыжа не тюрьма, а каторга?

Наверное, Стерляжий полагает, что я должен радоваться уже тому, что жив.