Александр Громов - Завтра наступит вечность

Пот ручьем со лба, рот оскален, на шее вздулись жилы – Стерляжий терзал рычаги так, будто тащил танк из болота мускульной силой. По-бурлацки.

– Т-ты меня еще п-поучи!..

– Осторожней, тебе говорю! Плавнее! Деликатнее!

– П-почему?

– Потому что «Крусайдер» – дрянь! Жестянка с бензином. И все английские танки Второй мировой – дрянь! Американским уступали, немецким и нашим в подметки не годились. Надежности никакой. Движок этот паршивый только так летел и ходовая часть тоже…

– Т-танки грязи не б-боятся.

– Этот боялся! Этот всего боялся: грязи, песка, снарядов, неумелых водителей…

Стерляжий охарактеризовал импортную технику по-русски, причем умудрился ни разу не заикнуться, поставил коробку на нейтраль и полез в башню. Меня приперло спиной к защитной решетке радиостанции. Этот медведь умудрялся заполнять собой любой объем, как газ.

– У-учи п-п-пушке!

Показав ему, что и как, и ссыпавшись на место механика-водителя, я глянул сквозь застекленную смотровую щель. По-моему, танк увяз еще глубже. Будто вознамерился отправиться в путешествие к центру Надежды.

– Еще бревен, еще!..

Положив руки на рычаги, я дал себе время успокоиться. Капризная техника нервных не любит, она цепляется за любой повод сачкануть. Попадет в руки грубому – умрет, но служить не станет. А мы не станем ее дергать, не станем вымещать на ней никчемную злобу, мы ее уговорим, приласкаем, спрячем под нежностью упорство, и рано или поздно она отзовется, она себя покажет, и будет она у нас страстной неутомимой любовницей, а не жертвой насилия… Только ласка. Только уговоры. Когда я вижу болвана, забивающего шурупы молотком да еще матерящегося при этом, мне хочется надавать ему по морде за грубость и глупость. Грубый всегда глуп.

Прости, дорогая, что я назвал тебя дрянью. С языка сорвалось, а на самом деле я так не думаю, у меня на самом деле и в мыслях этого не было… Ты не дрянь, ты просто недотрога. А та машина, что беспрекословно служит любому дебилу, – она не ты, да что о ней говорить, проститутка она, всякому клиенту рада, и удовольствие от нее заурядное, как от утреннего бутерброда. Ты у меня, конечно, совсем другая…

Простишь?

– Заснул? – проорал сверху Стерляжий, и я ощутил тычок в спину.

– Сгинь! – бешено цыкнул я на своего прямого начальника.

Надоел! Жаль, слабое он приобрел заикание – может, не встревал бы попусту.

Ну, начнем помалу…

…Когда машина выбралась задним ходом из грязевой западни, с меня текло в тридцать три ручья. От заготовленных нами веток и стволов ничего не осталось – все без остатка ушло в глиняную прорву. Белый смерч больше не показывался – надо думать, зализывал раны. Я был уверен, что он не сдох, – чем тварь мерзее, тем она живучее, это давно известно.

Австралопитеки, сначала до дрожи испугавшиеся ползущего стального чудища, быстро освоились и, все-таки не решаясь приблизиться, стояли шагах в двадцати, очень похожие на обыкновенных зевак, показывали на танк пальцами и, смешно оттопыривая губы, говорили: «Ы». Громоздкая самодвижущаяся вещь, лязгающая облепленными жирной глиной гусеницами, воняющая выхлопом, принадлежала белым богам, а может, и сама была богом, следовательно, не нуждалась в понимании. Достаточно было изучить ее свойства. Царек даже послал одного недоросля потрогать броню, но тот, освежив знакомство с дрыном Пескова, заверещал и пустился наутек.

Я заглушил двигатель. Нечего было зря жечь бензин.

– Все нормально? – с оттенком снисходительности спросил Аскольд, когда моя голова показалась из люка.

Я холодно взглянул на него, вылез, отер пот и подставил лицо под дождик.

– Я спрашиваю, все нормально? – Аскольд повысил голос.

– Погоди, – мягко сказала Аскольду Надя. – Дай передохнуть человеку.

Из люка показался Стерляжий. Теперь все были в сборе, все по одну сторону танковой брони. Что дальше?

– Блокировка правой гусеницы барахлит, – сказал я, обращаясь к Стерляжему. – Будут проблемы с правым поворотом. Так что прошу не удивляться и не пинать меня, если вместо поворота вправо на девяносто градусов я поверну влево на двести семьдесят. Достался нам танк с левацким уклоном в политике…

– И-и-извини, – вымучил Стерляжий.

Надо же. Извинился за тычок в спину. Что это с ним? Прогрессирует мое начальство, человеком становится… Насмотрелось на австралопитеков.

– Что теперь делать будем? – с детским простодушием спросил Песков.

– К-как что? Н-на б-броню – и в к-котловину. Д-договорились же.

– На броне мокнуть незачем, – сказал я, хотя как раз сейчас этим и занимался. – Внутри поместимся. Нас как раз пятеро, комплект.

– Я не о том, – отмахнулся Песков. – С этими что будем делать? – Он указал на австралопитеков. – Они же с нами не пойдут, нечего им сейчас делать в котловине. Оттуда дичь ушла.

– А заставить? – спросил Аскольд.

– А зачем? – пожала плечами Надя. – Помогли – и спасибо им, пусть идут обратно и надеются на второе пришествие белых богов.

Я подумал, что австралопитеки будут надеяться совсем на другое: чтобы боги оставили их навсегда. Мне бы тоже не понравилось терпеть трудовую повинность да еще маршировать, выкрикивая дурацкие речевки.

Песков огорченно крякнул и полез пятерней в редеющие волосенки на затылке. Как видно, расставаться с гоминидами ему не хотелось. Привык, сжился.

А может, ему нравилось быть богом? Наказующим? С дрыном?

Если только это, то ладно. Все мы не без слабостей…

Одно только мне очень не нравилось: Стерляжий отдал ему свой шотган. Как можно не доверять другу?

– Атас! – вдруг ни с того ни с сего взвизгнул Аскольд.

Я взглянул на тростники – там было тихо. Зато австралопитеки уже метались с дикими криками, не зная, где укрыться и куда бежать. Не в тростники же. А со стороны ближайшего холма, вихляясь, как резиновый, со спокойной уверенной целеустремленностью самонаводящейся торпеды уже рысил в нашу сторону сухопутный крокодил. На танк он не обращал никакого внимания. Ростом вырос, а ума не вынес. В его недоделанные мозги не могла забраться мысль о том, что на этой планете чего-то следует бояться. Наверное, он еще не встречался с белым смерчем, не говоря уже о бронетехнике, и простодушно полагал, что все движущееся – пища.

Сколько же вас тут, крокодилов…

Австралопитеки дали деру врассыпную. Один, совсем ошалев от слепого ужаса, полез под танк. Все вместе они могли противостоять львиному прайду, могли отогнать стаю гиеновых собак, и с другим стадом гоминид могли пойти стенка на стенку, но от этого первобытного чудища спасение было только в бегстве и именно врассыпную. Одного-двух чудище, конечно, догонит, схватит и слопает, но не всех же…

Аскольд открыл огонь – по-моему, рановато. Я оттолкнул Стерляжего и нырнул в танк. Первый квант мысли был прост, как единожды один, – развернуть машину, дать газ, сбить тупую рептилию лобовой броней и задавить. Тотчас пришел второй квант: поберечь ходовую часть и скорчившегося под днищем гоминида, а за ним и третий: пушка!