Александр Громов - Завтра наступит вечность

Было время, когда я любил подобную технику, но это кончилось еще в детстве – и моем, и Берша. Позже я стал относиться к ней с оттенком презрения, как к тупым солдафонам, без задержки и без мысли исполняющим любые уставные команды. Тогда мне нравилось общаться с чем-то, что слушалось только меня, брезгливо отвергая посторонних. Вроде моего рабочего стенда для наладки не-скажу-чего в том НИИ, откуда меня поперли из-за дурака-пожарника. Пусть это не настоящий эпизод моей жизни, а сконструированный, но сконструирован он был верно, по делу. Пусть так не было на самом деле – ерунда, так МОГЛО быть!

Теперь же я только радовался тому, что маячок и рация в полном порядке. Пусть разваливается что-то одно; когда разваливается все разом – это перебор.

Теперь нам оставалось просто жить в котловине. Жить и ждать.

Песков пришел в умиление, вновь увидев дерево, испещренное его надписями, и тут же вырезал новую. Больше всего меня настораживало то, что он не спускал глаз со своего вещмешка и отказался пойти на сопку за дровишками для костра, сославшись на якобы подвернутую ногу. Что он прятал в вещмешке? Что надеялся провезти контрабандой на Землю?

Вообще-то я уже догадывался – что.

Наставить на Пескова автомат и потребовать предъявить? Не выйдет: помешает Стерляжий, да и Надя с Аскольдом не поймут. Чего доброго, еще решат, что я сошел с ума, да меня же и подстрелят. Покопаться в мешке ночью? Тоже не выйдет: Песков всегда кладет его себе под голову…

Он очень бережет свой вещмешок, и, что особенно противно, делает это неназойливо: если не знать об этом, то и вовек не догадаешься.

Быть может, еще раз попытаться открыть глаза Наде?

Бесполезно.

Аскольду?

Еще того хуже. Стерляжему? Обзовет молокососом и потребует, чтобы я не приставал к его другу-приятелю.

Никто не верит. Никто не поверит в то, что Песков однажды уже попытался угробить нас ради того, что у него в вещмешке, и может повторить попытку…

Мы опасны, потому что можем ненароком узнать его тайну. И мы ему уже не нужны, мы никчемны, потому что, имея оружие и такое великолепное укрытие, как танк, он способен просидеть здесь столько, сколько понадобится. Пока не откроется Лаз. И плевать ему на всех на свете крокодилов как современных, так и плиоценовых…

На крокодилов-то ладно. Но я терпеть не могу, когда плюют в меня. И еще меньше мне нравится, когда меня подстерегают, норовя убить. Есть у меня такой недостаток.

Два дня миновали без происшествий. Стерляжий быстро приходил в себя, перестал пользоваться костылем и всякую свободную минуту посвящал голосовым упражнениям, пытаясь избавиться от заикания. То басил, как дьякон, то завывал, как гиеновая собака. Кажется, дело мало-помалу шло на поправку.

Мы ждали. Мы ходили на охоту за пределы котловины, стараясь не слишком удаляться – а ну как в это самое время откроется Лаз? Мы били на себе москитов и часами отсиживались в едком дыму, кашляя и утирая слезы. Мы коптили впрок крокодилье мясо. Мы спали в тесном нутре танка, содрогавшегося от храпа Стерляжего, и на ночь я затыкал бы себе уши паклей, если бы не был так насторожен.

Мы в подметки не годились Робинзону. Тот работал – мы просто жили в надежде и ожидании. В гробу мы видели задел на будущее заодно с самим будущим, если оно похоже на настоящее. Всем, кроме меня и – уверен – Пескова, было скучно.

Надя тревожно приглядывалась ко мне и однажды прямо спросила, что со мной творится. Я отшутился. Вы думаете, легко знать и молчать? Святу это ни за что не удалось бы, я его знаю, зато на такие подвиги был способен Берш. Черт побери, я радовался тому, что был когда-то Бершом, а не самим собой! Воистину, все, что ни делается, делается к лучшему.

Только на третий день я придумал, как и что мне делать. Самый простой выход: инвентаризация имущества. Очередная и, так сказать, плановая. Но идея должна была исходить от босса. А главное, ее следовало подать вовремя.

Не утром и не днем. Вечером. Чтобы отложить на завтра. Чтобы у Пескова не возникло жгучего соблазна перестрелять нас всех к едрене-фене, чуть только мы доберемся до его вещмешка.

Всех нас он не перестреляет, попросту не справится – я не дам, – но одного-двоих может положить запросто. Он начнет действовать первым, и, как бы я ни следил за ним, у него будет фора в долю секунды.

И если он зацепит Надю…

Не стоит загонять крысу в угол – тварь может прыгнуть в лицо. Того, кто опасен, нельзя припирать к стенке.

Лучше оставить ему целую ночь.

Дремлющий человек очень похож на спящего, хотя и способен отчасти к восприятию действительности. У дремы только один, зато существенный недостаток: она может незаметно перейти в сон.

В танке было тесно. Как в перенаселенной туристской палатке, когда всем приходится спать на боку и переворачиваться на другой бок по команде. Это не сон, а уж не знаю что. Удивительно, что в таких условиях людям все же удается выспаться.

Храпел Стерляжий, ровно дышала Надя, свистел носом Аскольд, шуршал дождь по броне. Иногда вдали важно и подолгу рокотал гром, как будто чьи-то гигантские челюсти дробили валуны, выплевывая щебень и гравий. Ярость первых гроз сошла на нет, природа устала от катаклизмов. Дождь как дождь, по звуку – обыкновенный летний дождь средней полосы. Если заткнуть нос и не чувствовать запахов бензина, масла и металла, можно подумать, что капли стучат не по броне, а по шиферной крыше.

Этакий дачный домик…

Шорох дождя убаюкивал. Я был даже рад зверскому храпу Стерляжего, мешавшему мне провалиться в сон, как в волчью яму. Когда храпа оказывалось недостаточно, я больно щипал себе левое запястье – и держался. Время ползло мучительно медленно, как та черепаха, которую почему-то никак не догонит Ахиллес.

Ничего удивительного: со стрелой в пятке и я бы не догнал…

Прошло, наверное, полночи, прежде чем Песков зашевелился. Кажется, он сел. Вскоре раздался шорох – он копался в своем вещмешке. На секунду вспыхнул и погас фонарик. Аскольд недовольно замычал, но не проснулся. А хоть бы и проснулся – что с того? Ну да, дело обыкновенное, житейское: один из спящих хочет выйти отлить, в мешок он полез за фонариком, который пригодится главным образом снаружи, а здесь он просто коротко подсветил, дабы ни на кого нечаянно не наступить, пробираясь к верхнему круглому люку…

Что возьмет – шотган или пистолет?.. Пистолет. На большее не хватит рук. В одной руке оружие, в другой то, что он нам не хочет показывать, и фонарик в зубах. Нет, мои товарищи просто легкомысленные дети – разбрасывают оружие где попало…

Коротко лязгнуло – Песков передернул затвор. И в этом не было ничего странного: ну кто же слоняется безоружным среди хищников, да еще ночью?