Роман Глушков - Северный шторм

– Вот еще! – хмыкнул Фокси. – Можете вообще доехать до Бонна и там подождать, пока «башмачники» назад не побегут. На обратном пути их и перехватите.

– Размечтался! – снисходительно хохотнул Михалыч. – Ты бы лучше не политическими прогнозами занимался – тут и без тебя грамотных хватает, – а готовил две сотни наличными. Сам понимаешь, центнер запчастей мне от тебя даром не нужен…

Определить, где конкретно пролегала в заснеженном поле святоевропейско-российская граница, было нельзя, однако ее переход я почувствовал загривком. Прямо мистика какая-то: мы пробирались на запад по одной из потаенных байкерских троп, и вдруг на меня ни с того ни с сего волной накатило сильное беспокойство.

Да, мы уже определенно покинули Россию и въехали на землю Прибалтийской епархии. Землю той страны, что приговорила меня к смерти; землю, которая должна была загореться у нас под ногами, едва мы выйдем из автомобиля… Порой я видел в страшных снах, как неизвестно зачем возвращаюсь назад, в Святую Европу. А там меня уже встречают с распростертыми объятиями покойные Мясник и Матадор, а с ними – ныне живые магистр Аврелий и Пророк. Я бы нисколько не удивился, нарисуйся вдруг сейчас эта жуткая компания людей и мертвецов у нас на дороге.

Все мое естество противилось возвращению в Святую Европу. Я ощущал себя упирающимся псом, которого тащат на живодерню прямо по трупам задавленных собратьев. Сидя на переднем пассажирском сиденье («командирском» – так я называл его когда-то), я нервно хрустел пальцами, трогал рукоятки пистолетов, кусал губы и поминутно озирался по сторонам. Я переживал сильнейший рецидив паранойи и был практически на грани безумия, обуздать которое было уже невозможно. Стоило мне хоть на миг ослабить самоконтроль и дать волю эмоциям, как меня тут же выбросило бы за эту грань, без единого шанса на возвращение в реальность. Мы только-только пересекли границу, а во мне уже кипели сомнения и в собственной выдержке, и в успехе грядущего мероприятия – откровенно дерьмовый настрой перед столь ответственной работой. Случись со мной такое в ту ночь, когда пришлось принимать решение о добровольном выходе из Братства Охотников, я сроду не подвиг бы себя на эту дерзость.

«Закадычные друзья» Конрад и Михаил расположились на заднем сиденье. Судя по нервно бегающим глазкам первого и умолкнувшему языку второго, они тоже не слишком радовались возвращению на родину. Хорошо, что я был не одинок в своих переживаниях, однако этим двоим, один черт, приходилось легче: они не страдали паранойей. Из всей нашей компании сохранял бодрость духа лишь Фокси. Он гнал автомобиль вперед почти на предельной скорости, уверенно ориентируясь на бескрайней белой равнине по еще не заметенным своим же следам. Спешка проводника была объяснима – он не хотел потерять ориентир до того, как мы въедем на более или менее обжитые территории, куда нам непременно следовало добраться до непогоды. А она обещала разразиться уже через час-полтора – небо быстро затягивали плотные тучи.

Как только солнце перестало раздражать нас снежной слепотой, Фокси снял свои черные очки, позволив нам рассмотреть его лицо, надо заметить, весьма приметное и запоминающееся. Конечно, неприлично было так пялиться на собеседника, но, когда я спохватился, что смотрю на байкера тем же взглядом, каким оценивал его экзотический автомобиль, Фокси уже обратил на это внимание.

– Хочешь спросить, что у меня с глазами и не болел ли я в детстве какой заразой? – поинтересовался он. – Валяй, я привык. Все об этом спрашивают.

– И в мыслях не было, – честно признался я. – Просто впервые в жизни встречаю настоящего азиата.

– Вау! – Фокси аж подпрыгнул на сиденье. – Впервые в жизни встречаю человека, который признал во мне азиата!

– Неужели? – удивился я. – А впрочем, чему тут удивляться? Чернокожих африканцев я встречал, а вот узкоглазых выходцев с востока пока ни разу. Твои родители знали, кто они по происхождению?

– Понятия не имею, – пожал плечами проводник. – Мать говорит, что ее предки жили в огромной стране на востоке материка, а отец был убежден, что он – потомок великих воинов с далеких затонувших островов. Только вот отца я никогда не видел. Он был с матерью очень недолго, а потом сбежал.

– Какой некрасивый поступок, – покачал головой Конрад.

– Вовсе нет, приятель, – возразил Фокси. – Мать и отец были Людьми Свободы, а среди байкеров подобные отношения – вполне обычное явление. Но самое интересное в том, что мать до сих пор любит моего отца, хотя уже восемнадцать лет прошло, как он исчез. Поначалу даже искать его пыталась: он вроде бы все в Ватикан рвался поквитаться с кем-то за какие-то обиды. Похоже, в Ватикане его и прикончили… Эй, да вы же бывшие члены Ордена, а значит, должны хорошо знать моего папашу! Ведь это именно он восемнадцать лет назад облил бензином и сжег Главного магистра Мадридской епархии!

– Да, что-то похожее припоминаю, – подтвердил я, покопавшись в памяти. – Я в те годы еще в Боевой Семинарии учился, поэтому всех обстоятельств того дела не знаю.

– Верно, имел место такой случай! – перебил меня Конрад, чей срок членства в Ордене Инквизиции был куда солиднее. – Исключительное по дерзости преступление. На счету твоего папы, юноша, не только сожженный Мадридский инквизитор, но и задушенный Сарагосский епископ, а также его сожженный епископат. Ну и попил тогда крови Ордену этот бешеный отступник. К сожалению, не помню, чем конкретно дело закончилось, но если мне не изменяет память, в Ватикане от руки того убийцы никто не погиб. Судя по всему, в Божественной Цитадели его все-таки схватили.

– Видать, здорово насолили власти твоему отцу, раз он пошел наперекор принципам Людей Свободы, – заметил я.

– Мать говорит, что он четко соблюдал лишь собственные принципы, выше которых для него не было ничего, – ответил Фокси. – Хотя законы Людей Свободы он тоже уважал и, бывало, подолгу жил среди нашего брата. Но отец был одиночкой, а таким людям с нами уживаться трудно.

– Как и в любом другом обществе, – добавил я. – А тем более трудно быть одиночкой с железными принципами. Лично я всегда придерживался мнения, что человек должен ковать свои убеждения из более гибкого металла.

– Тяжело вам пришлось? – полюбопытствовал Фокси.

– В чем именно? – не понял я.

– Поступаться принципами, – пояснил байкер. – Ведь вы трое нарушили столько клятв и объявили Пророку настоящую войну. Пусть не так, как это сделал Грингсон, но тем не менее.

– Да, ничего хорошего в клятвопреступлениях, конечно, нет, и гордиться этим нельзя, – ответил я. – Но, видимо, в отличие от твоего отца, мы оказались не столь принципиальны, раз пошли на такое.