Роман Глушков - Северный шторм

Вороний Коготь молча кивнул расположившимся у выхода форингам, и те без лишних вопросов отдали нам ящики, на которых сидели, а сами, расстелив тенты, разлеглись прямо на земле. Затем конунг указал нам на центр палатки, и мы, поставив ящики в ряд, расселись перед лицом правителя норманнов. Сам Торвальд использовал в качестве стула деревянный бочонок. Нам тут же протянули кружки с вином и показали на стол, где лежал хлеб, окорок и нож: дескать, если господа послы голодны, то милости просим – не стесняйтесь, отрезайте от общего куска и кушайте на здоровье.

Да, подкрепиться и впрямь не мешало бы. Не знаю, как моим спутникам, а мне такие демократичные порядки даже понравились, и я, не желая обидеть гостеприимных хозяев, сходил к «шведскому столу» и сварганил для каждого из нас троих по большому бутерброду. Благодарить за угощение было вовсе не обязательно – в этом обществе подобной традиции не существовало.

Вот так начался наш официальный прием: группа российских дипломатов сидела на ящиках перед конунгом Скандинавии и с аппетитом жевала черствый хлеб и жесткое мясо, запивая все это довольно неплохим вином, очевидно, трофейным. Два десятка пар глаз смотрели на нас в тишине, нарушаемой лишь нашим голодным чавканьем да кряхтеньем пожилых ярлов, потирающих затекшие от долгого сидения спины.

Из всей нашей троицы Грингсона почему-то больше всего заинтересовал я. И хоть мы с Михаилом расположились по бокам от фон Циммера, давая понять конунгу, кто руководит дипломатической миссией, рыжие птичьи глаза Торвальда не отрываясь изучали именно меня.

От этого немигающего взора у меня кусок не лез в горло. Я боялся поперхнуться, поэтому пришлось поневоле приналечь на вино, отчего моя кружка опустела раньше, чем у товарищей. Хозяева отнеслись к моей жажде с пониманием: тут же протянули открытую непочатую бутылку и указали на стеллаж в углу, где таковых было еще предостаточно; не иначе, к норманнам перекочевали годовые запасы вина какого-нибудь местного фермера. У меня так и чесался язык спросить у Вороньего Когтя, чем вызвано его столь сильное ко мне любопытство, но открывать рот раньше главного дипломата являлось неэтичным, это вызвало бы ненужные подозрения. Однако коротышка молчал вовсе не ради усугубления драматизма, а по вполне прозаической причине – его челюсти были заняты пережевыванием пищи.

– Я удивлен тому, что князья Гардарики отрядили тебя ко мне послом, Хенриксон, – заговорил-таки Торвальд, перестав испытывать мое терпение. Его святоевропейский язык был не очень хорош, но скандинавский Конрада звучал куда отвратительнее. Хриплый голос конунга походил на утробное рычание волка, впившегося клыками в кость и теперь считавшего врагами даже собратьев по стае. – Тем более что тебя отправили в страну, которая объявила за твою голову щедрое вознаграждение. Я немало наслышан о твоих подвигах, но не думал, что ты настолько безрассуден…

Так вот в чем дело! Оказывается, мы с конунгом Скандинавии давно заочно знакомы! Неудивительно, что Грингсон вспомнил мое нашумевшее имя, когда комендант Базеля сообщил о нас по радиостанции. Да и лицо отступника Хенриксона было Торвальду наверняка известно – после нашего скандального бегства в Россию мой портрет долго не сходил со страниц святоевропейских газет.

Окажись я на месте Вороньего Когтя, тоже удивился бы появлению передо мной такого посланника. Причем удивился бы не только здесь, но и прибудь он даже в Скандинавию – с моей известностью не по свету разъезжать, а забиться в самую глубокую нору и сидеть там до конца жизни. Однако, узнав меня, Грингсон тем не менее понятия не имел, кем являлись в прошлом остальные члены нашей команды. Это означало, что имевшаяся у конунга информация обо мне была довольно-таки поверхностной.

– Прошу прощения, дроттин, но я прибыл сюда не в качестве посла, – вежливо уточнил я. – Я – всего лишь добровольный помощник официального представителя Совета Князей, господина фон Циммера. Иных поручений у меня нет. И, если вас каким-то образом оскорбляет мое присутствие, я могу удалиться.

– Твое присутствие, Хенриксон, нас не оскорбляет, – ответил Вороний Коготь. – Даже оставайся ты сейчас Охотником и прибудь к нам на переговоры не с почтенным послом Гардарики, а с гнусным ватиканским епископом, я бы скорее выдворил отсюда епископа, чем тебя. А тебе бы предложил бросить прислуживать рабам и переходить в лоно настоящей веры, как уже поступили до тебя многие достойные воины Миклагарда.

– И вы полагаете, я бы принял ваше предложение? – полюбопытствовал я.

– Лет десять назад – вполне возможно, сегодня – вряд ли, – покачал головой Грингсон. – Не знаю, что за нужда заставила тебя согласиться на эту работу, но она тебе явно не по нраву. Ты теперь не воин, Хенриксон, и это заметно сразу. Твой боевой пыл давно угас, а без него нельзя зажечь в душе огонь нашей веры. Тебя не привлекают богатство и слава – ты не из тех людей, кто готов рисковать жизнью ради золота и стремится увековечить свое имя в истории. Ты принципиальный человек, но твои принципы далеки от наших. Да, в тебе осталась отвага и безрассудство, но, к сожалению, твоя душа потеряна для Видара, и ей никогда не войти в сверкающие ворота Вальгирд. Возможно, будь ты помоложе, башмак великого аса показался бы тебе более привлекательным символом, чем крест покорного мученика. Но сегодня, когда ты выбрал покровителем двуглавого орла Гардарики, не думаю, что тебе захочется снова менять убеждения. Для человека принципов это не такое уж легкое дело. Хотя, говоря начистоту, я был бы рад видеть в наших рядах бойца, чьи пистолеты считались когда-то самыми быстрыми и меткими в Святой Европе. Вижу, ты не изменяешь старой привычке и прибыл к нам со своим любимым оружием…

По палатке прокатилась волна оживления. Горм Фенрир взглянул на конунга, после чего вперил в меня лютые прищуренные глаза и подался вперед, как вставший в стойку пойнтер.

– Все в порядке, братья, – успокоил Торвальд собратьев, положив руку на плечо датчанину. – Это я распорядился не разоружать наших дорогих гостей. Что подумал бы обо мне Стрелок Хенриксон, отними я у него его пистолеты? Неужели вы хотите, чтобы русские сочли нас за трусов, что дрожат за свои жалкие жизни? Гардарика нам не враг, а значит, мы можем доверять друг другу. Разве я не прав, господин фон Циммер?

– Вы абсолютно правы, многоуважаемый дроттин, – поспешил уверить Грингсона Конрад. – И чтобы сохранить это обоюдостороннее доверие, Совет Российских Князей направил меня к вам с дипломатическим поручением, поскольку в отношениях между нашими странами возникла небольшая накладка. Я надеюсь, форинг Эрлингсон уже сообщил вам о причине нашего визита?..