Роман Глушков - Северный шторм

– Мы начнем атаку, как запланировано, и ни часом раньше! – стукнув кулаком по столу, ответил Грингсон тоном, не терпящим возражений. Если бы не присутствие российских послов, возможно, Лотару сейчас и вовсе сильно бы не поздоровилось. – Я, конечно, понимаю чувства молодого форинга, связанного клятвой верности с угодившим в плен товарищем. Все мы испытываем такие же чувства – Ярослав был не только твоим братом, но и нашим тоже. Как и прочие дружинники, кто отдал свои жизни во имя общего дела! Но мы не можем позволить себе давать волю эмоциям и бросаться в бой лишь из-за мести или желания любой ценой сдержать братскую клятву. Тебе придется смириться с потерей брата, Лотар. Божественные норны давно соткали паутину его судьбы и даже Видару не под силу что-либо в ней изменить. Вы с Ярославом твердо соблюдали взаимную клятву, и это похвально. Но иногда нити наших судеб сплетаются так хитро, что приходится разрывать их, чтобы не запутаться и не дать увязнуть в этом клубке сотням других судеб. Любому из присутствующих здесь, в том числе и мне, уже не раз приходилось так поступать… Тебе придется смириться с этим, форинг, как бы ни терзала тебя сейчас совесть…

Плотно сжатые губы и яростный огонь в глазах Лотара выражали несогласие, и смиряться он определенно не желал. Ни сейчас, ни позже. Я сидел напротив Торвальдсона и, словно в зеркале видел в Лотаре себя, переживающего свои последние часы на посту командира отряда Охотников. До меня уже был доведен приказ Пророка об уничтожении детей Жана Пьера де Люка, но, как и форинг дренгов, я тогда тоже не собирался смиряться с судьбой.

Сложно сказать, кому из нас было сложнее: семь лет назад – мне или сегодня – Лотару. Пожалуй, все же ему. Во-первых, я был тогда на десять лет старше и боролся не столько с эмоциями, сколько с чувством долга. Во-вторых, полученный мной приказ являлся столь чудовищным, что он просто не оставил мне выбора. Зато, нарушив присягу, я развязал себе руки и получил полную свободу действий, и это увеличило мои шансы на успех. Торвальдсону приходилось тяжко, потому что любой из его замыслов был обречен на провал. Даже если бы конунг вдруг принял предложение сына и завтра утром двинул войска на Ватикан, у Лотара был мизерный шанс вызволить побратима живым. Парень кипел от негодования, но прекрасно осознавал, что его отец целиком и полностью прав.

Слова, сказанные Вороньим Когтем сыну, во многом относились и к нам. Из нас троих только Конрад поклялся князю Сергею в том, что его сын будет возвращен домой, поэтому коротышку больше всех должны были терзать угрызения совести. Однако, как бы то ни было, нам с Михаилом тоже не хотелось возвращаться в Петербург с дурными новостями. И ладно, вернись мы еще несолоно хлебавши, как побитый дипломат Севастьян Сомов, – в принципе нет ничего странного в том, когда княжеский сын упорствует, проявляя вполне княжеский характер. Но везти отцу похоронку на сына тяжко даже человеку с таким черствым характером, как у меня. Мне доводилось писать подобные бумаги, находясь на службе у Ордена Инквизиции. Порой я писал по нескольку похоронок за рейд, а иногда лично вручал их, если родственники погибшего Охотника жили в Ватикане либо неподалеку от столицы. В этом случае практически всегда приходилось выслушивать в свой адрес обвинения в смерти чьего-то мужа, сына, брата… И по большей части, те обвинения являлись справедливыми – погибшие служили под моим командованием.

В постигшей Ярослава трагедии не было ни моей вины, ни вины моих друзей. Приехать и похитить княжича днем раньше мы не могли при всем желании – и так покрыли огромное расстояние за рекордно короткий срок. И все же уехать обратно с чувством исполненного долга не получалось. Не укладывалось это чувство в багаж рядом с горькими вестями. А если бы и улеглось, слишком неподъемным получался тот багаж… Дотащили бы, конечно, – куда деваться? – и даже тело княжича на родину доставили бы, вот только тела-то мы как раз и не наблюдали!

Безусловно, мы могли доверять прогнозам Вороньего Глаза касательно судьбы Ярослава: сын Петербургского князя действительно имел шанс выжить до той поры, пока норманны не вступят в город. И даже больше – прорыв Грингсона в Ватикан еще не означал, что все важные военнопленные непременно будут расстреляны. Всякое могло случиться к тому моменту. Ярослав представлял собой отличного заложника – стратегическую фигуру, пускать которую в расход раньше времени было попросту невыгодно. Ценные заложники – востребованный товар в любой войне. Попади под Базелем в руки Грингсона Апостол Защитников Веры, вряд ли конунг казнил бы его, не попробовав обменять Апостола на Гьяллахорн . Голова Ярослава, конечно же, стоила гораздо дешевле, но тем не менее поторговаться за нее тоже имело смысл.

– Многоуважаемый дроттин! – обратился фон Циммер к Торвальду после минутного замешательства, в ходе которого Конрад, Михаил и я свыкались с услышанным. – Вы сообщили нам довольно неожиданные и печальные сведения. Я прошу вас позволить мне посовещаться со своими помощниками в конфиденциальной обстановке. Где бы мы могли это сделать?

– Да где угодно, – развел руками Грингсон. – Только не отходите далеко от моей палатки. Не все дружинники в курсе, что у нас в лагере находятся послы Гардарики, – могут вас в темноте и за шпионов принять…

Просьба Конрада прозвучала своевременно – нам было чем теперь заняться до утра. Все наши планы кардинально менялись, причем в непредвиденную сторону. Даже стыдно, что три трезвомыслящих человека за столько времени пути так и не сумели предвидеть подобное развитие событий. А впрочем, если бы и сумели, что от этого изменилось бы?

Лучшего места для приватной беседы, чем салон нашего многострадального джипа, было не сыскать, а запертые дверцы кабины ограждали наш разговор от посторонних ушей. Как только мы приблизились к стоянке техники, нам навстречу выбежал Фокси, отогревавшийся все это время у костра караульных. Байкер ни слова не понимал по-скандинавски, но умудрился-таки найти общий язык с охранявшими стоянку дренгами, которые были ненамного старше самого Фокси. Взаимопониманию способствовали несколько банок русской тушенки, подаренных нашим водителем своим новым друзьям. Те по достоинству оценили дар и даже дозволили Фокси кашеварить, чем он и занимался, пока не увидел нас.

Ни слова не говоря, Михаил подтолкнул байкера в сторону его автомобиля, намекая, что присутствие нашего водителя на дипломатическом совете также обязательно. Потом Конрад в двух словах объяснил обеспокоенным караульным, зачем мы сюда явились. Дренги не возражали, но все равно каждые десять минут присылали к нам проверяющего. Он всякий раз медленно обходил джип, недоверчиво поглядывал на секретничающих послов, словно давал понять, что тушенкой нам от него уже не откупиться, после чего возвращался назад, к костру.