Роман Глушков - Северный шторм

Ползти на четвереньках по обломкам кирпичей было крайне неудобно и больно, но я ринулся к спасительному выходу, невзирая ни на какие препятствия. Незримый лом при этом еще сильнее стал терзать рану, сводя судорогой боли всю правую половину тела. Однако я полз вперед, понемногу преодолевая завал у воронки. Кровь из рассеченного лба заливала лицо, и это было очень плохо. Звуков я уже не слышал никаких, а теперь еще багровая пелена начала застилать глаза. Не хватало только ослепнуть, чтобы и вовсе превратиться в беспомощного новорожденного котенка с перебитой лапой.

«А ведь, похоже, тебе конец!» – промелькнула в помутившемся сознании короткая и страшная догадка, озвученная чьим-то незнакомым бесстрастным голосом. И как только это произошло, невидимка-палач тут же выдернул из раны лом, сильно толкнув при этом меня в спину. Я покатился по кирпичным обломкам прямо в воронку, словно брошенный в могилу труп.

«Да, теперь точно конец!» – резюмировал все тот же холодный голос. Не оставалось иного выбора, как полностью с ним согласиться.

Неизвестно, сколько времени прошло с осознания мной факта собственной смерти и до момента, когда кто-то ухватил меня за запястья и потащил в неизвестном направлении.

Но тащили явно не вверх. Хотя вроде бы и не под землю тоже. Неужели душа негодяя Хенриксона была никому не нужна даже в Аду?..

…Хотя нет, кому-то она все же понадобилась, иначе с чего бы это мне выделили персональную кровать, а под голову положили подушку? Опять же, зачем душе в Аду кровать и подушка?..

Стоп-стоп-стоп, давайте-ка оставим пока разговоры об Аде – кажется, я все еще нахожусь на грешной земле и, судя по ясности сознания, вовсе не корчусь в предсмертной агонии. Что ж, это неплохо. А вот когда мы убегали из Магистрата, было действительно плохо. И суетно. И больно. И… Но мы, кажется, все-таки вытащили оттуда Ярослава! Хотя как можно быть в этом уверенным, если я не дожил до окончания нашей операции…

Тьфу, да что за напасть! Конечно, дожил. Мертвые не философствуют, однозначно.

Я вспомнил о простреленном плече и пошевелил правой рукой, что далось мне с большим трудом – так, словно к руке был привязан груз. Болит, мерзавка, да еще как! Однако боль не нарывающая, и пуля, кажется, уже удалена. И повязка очень толково наложена. Так только профессиональные медики умеют – те, кто на своем веку не одну сотню ран обработали… Среди нашей компании медиков нет, а вот в Главном Магистрате – навалом. Где калечат, там, стало быть, и лечат.

Вот черт! Все, что угодно, только не это!..

Помогая себе здоровой рукой, я приподнялся и, спустив ноги на пол, уселся на краю кровати. Сразу же нахлынуло головокружение, и некоторое время я боролся с желанием уронить гудящую голову обратно на подушку. Лоб у меня тоже был забинтован, и я припомнил, как треснулся им об острый край какой-то железяки. Но сотрясения вроде бы не было, поскольку дурнота вскоре откатила и мысли мои вновь обрели относительную стройность.

В комнате царил полумрак, однако света вполне хватало, чтобы определить: я нахожусь не в госпитальной палате и не в каземате проклятого Магистрата. Комната походила на не слишком просторную семейную спальню: двуспальная кровать, пара мягких стульев, платяной шкаф, туалетный столик с косметическими принадлежностями, какие-то картинки на стенах… Все так по-домашнему мило, и даже неловко от того, что я, абсолютно чужой человек, разлеживаюсь в этом наверняка святом для хозяев месте.

Но кто здесь хозяева? Я что, был подобран на улице какими-то добросердечными горожанами и выхожен ими, как бездомная собачонка? Нет, вряд ли Михаил бросил бы меня возле Магистрата, даже мертвого. Конрада – возможно, но не меня, это точно. Значит, Михалыч тоже сейчас где-то поблизости. А вместе с ним, надо думать, и остальные.

Дверь в спальню была приоткрыта, и из-за нее доносились голоса. Точнее, голоса двух человек. Один говорил почти без умолку, второй отвечал ему редко и кратко. Навострив слух, я сумел различить, что болтун и есть Михаил, но кто его собеседник, определить не удавалось. Не Конрад – это точно. Ярослав? Маловероятно – разговор шел на святоевропейском. Аврелий? Тоже нет: говоривший с Михаилом был сильно напуган, а заместитель Апостола уже доказал, что до такой степени нам его не напугать. Значит, оставался только хозяин этого гостеприимного дома.

– Да прекрати ты, наконец, дрожать! – раздраженно упрашивал Михаил приютившего нас горожанина. – Кому говорю, прекращай! Клянусь, ни одна живая душа не видела, как мы сюда заходили. Так же, по-тихому, и уйдем. Тебе что, денег мало? Я ведь сказал, что это только задаток. Будем уходить, получишь еще столько же.

– Ничего я от вас не получу! – угрюмо пробормотал хозяин. Кажется, я даже слышал, как стучат от страха его зубы. – Вы убьете меня, как убили вчера вечером того человека!

– Вот болван! – вскипел Михаил. – Да я только затем и пристрелил этого ублюдка, чтобы он потом не сдал тебя в Магистрат! Взял грех на душу, чтобы гарантировать тебе полную безопасность. Соображаешь, на что я пошел ради тебя и твоей семьи? А ты: «убьете, убьете»! Как ты вообще мог подумать о нас такое?! Ты же вытащил Эрика с того света, и мы теперь тебе по гроб жизни обязаны! И Эрик тоже! Ну что такого сделать, чтобы ты нам поверил? Хочешь, поклянусь чем-нибудь?..

Я поднялся с кровати, что вызвало очередное головокружение, которое удалось перебороть, прислонившись к стене. Просто удивительно, как при этом приступе слабости у меня не подкосились колени. Из зеркала на туалетном столике на меня глядело опухшее и небритое лицо закоренелого алкоголика. Я опознал себя в полумраке только по кривому носу, и то лишь потому, что изгиб моей сломанной переносицы являлся, можно сказать, уникальным. Показываться с помятой рожей на люди было стыдно, но занимать чужую спальню, как и злоупотреблять гостеприимством хозяев, выглядело гораздо неприличнее.

Доплетясь до двери и открыв ее, я очутился в маленькой гостиной, обставленной скромной мебелью и горшками со вьющимися по стенам и поверх окон декоративными растениями. Рассевшиеся на креслах и диване четыре человека создавали в гостиной тесноту, а когда к ним присоединился я, комната и вовсе стала похожей на курилку епископата в приемный день, разве что никто из присутствующих в данный момент не курил.

– Глядите-ка: этот сукин сын уже оклемался! – воскликнул Михаил, указав на меня пальцем. – Джером, старина, клянусь моими обожженными усами, ты – второй Гипокрит!

– Гиппократ! – продрав пересохшее горло, поправил я Михалыча. Хоть и редко, но иногда мне тоже удавалось взять реванш в этой игре, начавшейся в тот день, когда я взялся плотно изучать русский язык. – Здравствуй, Джером! Давно не виделись, дружище. Пока не знаю, как я сюда попал, но мне очень приятно вновь встретиться с тобой…