Николай Васильев - Битва при Тюренчене [СИ]

«Вы мне два раза сегодня доверились? Доверьтесь и в третий. Предоставьте мне опять управление своим телом и языком, я произнесу небольшую речь, которую Вы, впрочем, будете слышать и сможете прервать в любой момент. Эффект должен быть положительный. Согласны?»

«Черт с Вами, берите!»

«Еще нюанс: Вы свою жену зовете уменьшительно Тилли?»

«Да что же это… Ну да, Тилли»

«Тогда я приступаю…»

Улучив паузу в разговоре дочери с матерью, Карцев-Витте обратился к Матильде с любезной улыбкой:

— Тилли, ты знаешь, что я сегодня в своем кабинете писал? Стихи, представь себе! С юности не сочинял, а тут как прорвало. Теперь ужасно хочется их вам прочитать…

— Прочти, коли написал, — пожала плечиком Матильда, а Верочка открыла было рот, но благоразумно промолчала.

— Первое называется «Ода беспечной женщине».

Вера выдержала секунд пять и, не дождавшись комментария матери, почти закричала:

— Папа, ты чудо! Да это в лучших традициях Дениса Давыдова, Баратынского и Фета!

— Звучно и экспрессивно, — снизошла Матильда. — А про кого это написано?

— Да это же про тебя, мама! Ты у нас бываешь такой беспечной! Ну и чувствительной тоже.

— Так это у меня позвоночник от пылкого взгляда цепенеет? Впрочем, был один случай в театре… Что же ты еще за весь день написал?

— Вот второе. Называется «Туча».

Тут уж обе дамы присмирели, повторяя про себя последние строки. Вера вдруг расплакалась:

— Мама, я не могу смотреть на вашу ссору с папой. Пожалуйста, помиритесь. Вот и папа об этом просит. Он же тебя любит. Такие прекрасные стихи…

— Да я, собственно, не против. Просто он так занят своим делом… Я не хотела тебе мешать…

— Прости ты меня, Тилечка. Я бываю часто не прав, но не замечаю этого. Уж вы подсказывайте мне, ради бога.

— Хорошо, Сереженька. Все теперь будет хорошо. Ты так меня удивил… Я знала, что ты талантлив, но твои стихи меня поразили. В них столько чувства, страсти, пылкости…

— Это я тебе еще не все прочел. Самое сокровенное приберег напоследок. Прочту, на ночь глядя…

— Папа, я тоже хочу послушать!

— Нет, девочка, такой стих тебе слушать рановато. Вот выйдешь замуж, тогда пожалуйста…

— Это что же ты в нем написал? — с подозрением удивилась Матильда. — Может и мне его слушать не нужно?

— Тебе слушать обязательно, но при соответствующем освещении.

— Ну, Сергей Юльевич, заинтриговал! Придется мне сегодня прийти к тебе в спальню…

Оказавшись вновь в кабинете, счастливый муж бросился в кресло как в молодости.

«А ты слов на ветер не бросаешь! — обратился он к подселенцу. — В два стишка мою ситуацию перевернул. Искреннее тебе спасибо. Мы ведь так и ходили бы буками»

«Рад был помочь. Стихи эти о своей ситуации писал, но и к вашей они подошли точь в точь».

«А что еще за стих ты обещал моей жене? Да еще на ночь? Я думал, мы обо всем переговорили, и ты вернешься куда-то к себе»

«Вернусь, не беспокойся. Но твою победу над женой следует закрепить в постели. Тебе ли этого не знать, бывалому сердцееду? Сейчас она к тебе благоволит, но многого от тебя не ждет. А ты возьмешь и удивишь ее своей куртуазностью через этот самый стих, а потом и пылкостью. Которую она будет вспоминать еще долго, долго и тебя ласкать за это»

«Ты о чем говоришь, бродяга? Что будешь всю ночь с моей женой забавляться?!»

«Забавляться с ней будешь ты. Но я напомню, что любовное желание зарождается в сознании любовника и в нем же угасает. В данном случае у тебя будет уникальное преимущество: в одном сознании желанье угаснет, а в другом нет. Когда же угаснет во втором, возникнет вновь в первом. И все это будешь для жены ты: единственный и неповторимый»

«Я убью тебя, негодяй!»

«Это вряд ли. Ладно, время у тебя еще есть. Посиди, подумай, ты ведь умный человек. А я пока у тебя в голове подремлю. Но перед этим скажу еще: эту комбинацию я придумал для тебя. Для твоего блага. Иначе пройдет какое-то время, и хандра у твоей жены может повториться. Ей мало слов, нужен еще любовный восторг. Дай его ей»

Вздремнуть Карцеву в черепе Витте, конечно, не удалось, но он поставил фильтр на мысли реципиента и воспринимал их вскользь, через пятое на десятое. Наконец, тот встал и отправился принимать ванну. Телом он оказался довольно крепок, хотя слишком упитан. Одев шелковую коричневую пижаму, министр стал похож на японца с весьма мрачным выражением лица, отразившемся в большом зеркале ванной. Вот он вздохнул и побрел обреченно в спальню. Уже забравшись в постель, спросил:

«Ты еще со мной?»

«Пока да, но как только твоя жена войдет в спальню, и ты не дашь мне свободу воли, тотчас тебя покину. Будешь лежать с ней мрачным истуканом и хлебать последствия по полной»

«Делай, что хочешь…»

«Йес»

Минут через пять в спальню, чуть освещенную прикроватной лампочкой, мягко вошла Тилли в полуоткрытом серебристом длинном пеньюаре, перехваченном в талии небрежно завязанным пояском с вероятным названием «Дерни меня».

— Ну, где же твой неприличный стих? — с дерзкой улыбкой спросила она. — Как он, кстати, называется?

— «Одеяло», — ответил полуобернувшийся к ней Карцев, тоже тонко улыбаясь.

— Одеяло? Интересно, что будет под ним?

— Так слушай.

— Милый! Какой ты милый, Сереженька. Ты, правда, так меня любишь? За один день столько стихов в мою честь сочинил… Поднимай свое одеяло и пусти меня к себе. И пусть я буду совсем голая, как ты и захотел. А ты что же, еще в пижаме?