Николай Васильев - Битва при Тюренчене [СИ]

Тотчас дверь открылась, и барышня позвала сладким голосом: — Проходите, пожалуйста.

Войдя в следующую дверь, Сергей наткнулся на любопытные взоры четырех сотрудников редакции, всех с интеллигентными бородками: высокого, представительного, подвижного и лысого.

— Егор Федорович? — вопросительно обвел он всех взглядом.

— Вот он я, — откликнулся подвижный. — Что за предложение такое? Вы автор, что ли?

— Не совсем. Предложение для вашей газеты может оказаться очень прибыльным. Но, может быть, мы обсудим его с Вами наедине?

— У меня от своих сотрудников секретов нет! Впрочем… Проходите в мой кабинет…

И открыл очередную дверь.

Кабинет оказался небольшим, об одном окне: в нем помещались письменный стол, четыре стула вокруг него и два шкафа по стенам. Редактор обошел стол, сел по центру, указал посетителю стул напротив и, оглядев его с большим сомнением, проронил: — Слушаю Вас, молодой человек.

— Я действительно еще молод, но жил около года в Петербурге, где заимел довольно много знакомых, в том числе из числа молодых журналистов. Они много говорили об особенностях издательского дела и строили различные прожекты по его улучшению. Один из них показался мне совершенно реальным и с большой вероятностью прибыльным. Даже странно, что ни в одной столичной газете он так и не был реализован…

— И что это за прожект?

— Они называли его «роман-газета». Это воскресное приложение к газете, в котором печатаются популярные романы и повести — целиком или разделенные на две-три части. Я знаю, что и сейчас ряд газет печатает воскресные приложения к газетам в виде журналов — но здесь соль в том, что «роман-газета» должна печататься на точно такой же газетной бумаге, что и обычная газета, в результате чего ее стоимость будет сопоставима со стоимостью газетного номера.

— Ну-у, пожалуй, будет. Если автор, предоставивший для приложения свой роман, не загнет цену.

— Можно перепечатывать уже изданные книги, в том числе давно умерших классиков, у которых нет алчных родственников. А еще можно печатать переводы малоизвестных писателей, которые не успели прославиться и живут очень далеко — например, в Америке…

— Кто же станет читать малоизвестных?

— Но ведь все писатели начинают с неизвестности — а потом, спустя годы, их первые произведения признают шедеврами…

— Так-то оно так, но классиков большинство моих читателей уже прочло, а делать ставку на будущих зарубежных гениев… Да и где их взять, эти переводы?

— А вот я как раз принес Вам свой перевод одной приключенческой повести, из жизни золотоискателей Аляски… Автор еще молодой человек из Сан-Франциско, пишет необыкновенно легко и увлекательно под псевдонимом Джек Лондон…

— Джек Лондон? По-моему, я о нем не слышал…

— Конечно, ему нет еще тридцати, это одна из его первых книг, которую я купил как раз в Петербурге, в оригинале…

— Вы что, настолько хорошо знаете английский?

— Я там много занимался с репетитором и переводил: наши преподаватели в Горном институте очень рекомендовали знание английского, на котором издается много геологической литературы.

— Простите, я не поинтересовался, с кем разговариваю?

— Меня зовут Сергей Андреевич Городецкий, я родом из Красноярска и был студентом на геологическом факультете Горного института, а сейчас пока работаю в губернском архиве.

— Так Вы сын безвременно усопшего Андрея Городецкого? И Елены Михайловны? Как она, голубушка, поживает?

— У нас все хорошо, благодарю Вас.

— Да уж представляю, как хорошо… Из студентов-то за неимением средств отчислили? Ну а какое жалованье в архиве — я тоже примерно представляю. И Вы решили таким вот способом немного подзаработать? Впрочем, совершенно правильно решили: эта «роман-газета» вполне может оказаться доходной. Надеюсь, что и перевод Ваш нам понравится и мы его, в самом деле, напечатаем. Он у Вас с собой?

— Вот.

— Та-ак, повесть немаленькая. Это не беда, разделим пополам. Если же она нам не «покажется», то не обессудьте. Хотя… сама идея настолько интересная, что мы в любом случае выпустим несколько номеров такого приложения — например, с повестями Брет Гарта, который тоже о золотоискателях писал. Читали?

— Читал, конечно.

— Так вот: если роман-газета раскупаться будет и принесет доход, я Вам обязательно выдам премию. Обязуюсь. Если же и Ваша переводная повесть публике полюбится, то выплатим за нее гонорар по существующим расценкам.

— Спасибо, Егор Федорович. Когда мне можно узнать Ваше решение?

— В конце недели, пожалуй. Но лучше придите ко мне домой вместе с матушкой, в воскресенье к обеду. Ведь моя жена была с ней в молодости знакома…

— Спасибо еще раз. Так я пойду?

— Да, да. До встречи в воскресенье.

На улице Карцев «включился»:

«Во-от, а ты, дурочка, боялась!»

И спохватился:

«Не бери в голову, это у нас расхожее выражение…»

«Ох уж эти Ваши идиомы… Впрочем, Егор Федорович, действительно, ожиданья оправдал. Милейший человек…»

«В вашем веке люди как-то проще, контрастнее: тот злодей, а этот добряк… Изощренное лицедейство, видать, не в ходу. Не то, что в нашем: под маской маска…»

«В самом деле так? И Вы со мной лукавите, веревки вьете?»

«С тобой и вообще со всеми вами я отмякаю, даже блаженствую… Будто в девственную природу из города вырвался, где все душе приятно, понятно и предсказуемо… Впрочем, на счет предсказуемости, я, пожалуй, загнул: вариантов существует бездна, как бы не ошибиться, выбирая…»

«А мне кажется, что Вы все наметили — по крайней мере, на год вперед…»

«Далеко, далеко не все. Но пойдем последовательно, по цепочке. И наше следующее звено — обувное ателье».

«Думаете, сапожник сумеет отцовские калоши до моего размера сузить?»

«Сумеет кое-что, надеюсь. И вся твоя семья будет всегда в новой обуви ходить…»

«Да-а, наша стремится к развалу по экспоненте…»

«И жалобе образованного человека внимать может быть приятно… Ну, что, уже пришли? Как у Вас тут все рядом!»

Ателье встретило их смешанным запахом кожи, клея, гудрона и духов(!), а также стуком молотка по колодке. Впрочем, и запах и стук пребывали, в основном, за стенкой, а в приемной царила объемная мадам в цветастом платье, со странным властно-приветливым выраженьем лица, от которой и веяло то более, то менее парфюмом.

— Здра-авствуйте, молодой человек, — сработала на опережение мадам. — Обувку в ремонт принесли? Сапожки или ботиночки?

— Я бы хотел переговорить с мастером. Мой заказ особенный, он должен оценить его сам.

Мадам вздернула вверх бровки, но все же повернулась к двери в мастерскую, приоткрыла ее и крикнула:

— Евлампий! Иди сюда!

Стук прекратился и в приемную бочком протиснулся сапожник: взлохмаченный, низенький, средних лет, в фартуке и с грязноватыми, но ловкими, подвижными руками.