Николай Васильев - Битва при Тюренчене [СИ]

«Толково, толково. Впрочем, это все должен просчитать мой начальник штаба. А может японцы, узнав, что армии Куроки больше не существует, побоятся высаживаться на побережье?»

«Может и побоятся, но подлинный стратег, учитывая разные варианты событий, должен предусмотреть противодействие любому из них».

«Все разве предусмотришь… Хотя и правда, стремиться к этому надо. К тому же у нас пока явное преимущество: и позиционное и моральное и по части вооружений и связи. За что тебе еще раз спасибо. Емельянов-то тоже по твоим подсказкам радиостанции собирал?»

«По моим. Но голову и руки имеет прекрасные. К тому же человек исключительной порядочности. Как и Сережа Городецкий. Ты наградить их не забудешь?»

«Уже представлены к Георгиевским крестам — они ведь вольноопределяющиеся. Захотят в армии дальше служить — с удовольствием буду их протежировать. Но по моим сведениям, оба собираются после войны вернуться к гражданским специальностям».

«И это правильно. Служить в мирное время — тяжелая доля, не всем по нутру. Но сейчас ты, надеюсь, отряд Городецкого какому-нибудь карьеристу не переподчинишь?»

«Он и сейчас числится в составе батальона капитана Мешкова — но только формально. Я понимаю, что ретивый офицер, не знающий специфики снайперского дела, может и дело это и снайперов легко загубить. Поэтому Городецкий находится лишь под присмотром офицеров, не более. Ну и под твоим, конечно?»

«Да, и под моим. Думаю, на счету его отряда больше пятисот японцев да все начальнички?»

«Мы еще не подбили статистику не только чужих, но и своих потерь. Но ты прав: офицеров и унтеров они повыбили у Куроки множество. Еще раз спасибо».

«Вот тут я подсунусь к тебе с просьбой. Крест, конечно, хорошо, но в придачу к нему я прошу выдать Городецкому сто рублей золотом. И лучше пятирублевиками Николая Павловича или Александра Николаевича».

«Какую-то аферу проворачиваешь? Аж на сто рублей?»

«Угадал. Так выдашь? Прямо сегодня, мне срочно надо…»

«Обязуюсь. Такой суммой я располагаю. Когда, говоришь, ты отбываешь?»

«Отсюда завтра-послезавтра. А в целом пока не знаю. Авось, встретимся еще».

«Дай бог».

От Куропаткина Карцев перебрался к Сергею Городецкому, который лежал в маленькой, но собственной палатке с весьма меланхоличным видом.

«Здоров ли, Сергей Анджеевич?»

«Карцев! Где ты был во время боя? Неужели не мог залететь минут на десять, подбодрить?»

«Я попал сюда к финалу. Ты что, забыл, что я не раньше восьми в вашем времени могу появляться?»

«И правда, забыл. Значит, самую тяжелую фазу боя ты проспал…»

«Увы. Но вы ведь и без меня справились».

«Справились… Был момент, когда мне показалось, что все, сомнут нас желтенькие человечки. Когда артиллерия вдруг огнем поддерживать перестала. Слава богу, минометы уцелели, они и выручили…»

«А что же пулеметы?»

«Так первую траншею вместе с гнездами пулеметными японские орудия почти сразу накрыли. Потом их подавили, но погибшим в первой траншее от этого не легче. Некоторые пулеметы, правда, уцелели и прижимали наступающих, но все же японцы эту траншею смогли занять, частью перебив наших солдат, а частью отогнав во вторую траншею. Только тогда из нее смогли открыть огонь по японцам, в том числе и пулеметы».

«А ты где тогда был?»

«Сначала со взводом снайперов в кустах у подножья склона, выщелкивали офицеров и рьяных солдат на переправе через Эйхо, потом пришлось отступить в эту злосчастную первую траншею, уже перепаханную снарядами, а там просочились во вторую, но потеряв больше десятка убитыми и ранеными. Другие взвода снайперов противодействовали в составе сибирских полков дивизии японских гвардейцев, на северном фланге Тюренченской позиции, а также 12 дивизии, шедшей в обход, но там артиллерия наша не подкачала, да и минами все склоны были густо усеяны — устояли».

«А сейчас чего смурной?»

«Жалко своих ребят, очень мы сдружились. Да и вообще война эта дикая: на краю земли, ни за что, ни про что… Пожалуй, японцы даже поправее нас будут: у них в Корее земля предков, население их поддерживает, а мы ведь натуральные конкистадоры, чужеземные пришельцы…»

«Поправее… Да будет тебе известно, что в моем времени японцы Южной Маньчжурией не довольствовались, а захватили большую часть Китая, относясь к побежденным в духе Чингис-хана и Тамерлана, с исключительной жестокостью. В частности, при взятии ими Нанкина за неделю было казнено около 300 тысяч пленных, изнасилованы и убиты десятки тысяч женщин и девочек».

«Как такое возможно?! В наше цивилизованное время?»

«На большой войне цивилизованность с бойцов быстро слетает. Культурные немцы через пять лет после Нанкинской резни загубили миллионы пленных и гражданских лиц в концентрационных лагерях. Вот и бьемся мы здесь, чтобы этих зверств в истории не случилось. Дошло?»

«Теперь дошло. Но войны и дальше будут случаться, в том числе большие. А с ними новые зверства явятся…»

«В мое время больших войн не было на протяжении 70 лет и в обозримом будущем они не предвидятся. Малые, правда, происходят постоянно, то здесь, то там. Ну и террористы еще задолбали…»

«Наподобие наших народовольцев?»

«Если бы… Ваши целенаправленно за царем и его сановниками гонялись, а наши тупо атакуют скопления людей, случайным образом. Ладно, забыли. У меня к тебе очередная просьба…»

«Внимательно слушаю» «Сегодня тебя вызовет в штаб Куропаткин, объявит о награждении Георгиевским крестом и выдаст сто рублей золотом. Эти деньги, на самом деле, предназначаются мне».

«Смешно. Как же я их тебе передам?»

«Слушай дальше…»

Двадцатого апреля, после всех приятных и приятнейших утренних процедур, Карцев объявил Лан:

— Нав летс гоу лук фор трежер. (Сейчас поедем искать клад.)

— Трежер? Мани? Бат вер?

— Ай кноу э плэй (Я знаю место.)

Лан пожала недоуменно плечами, но улыбка предвкушения все же появилась на ее лице.

Разумеется, они приехали на кладбище: не общегородское, а давно заброшенное, местное, расположенное в излучине Тасаходзы, над железной дорогой. Карцев взял вчерашнюю торбу, куда сунул одолженную госпожой Ли короткую лопату, и пошел вглубь кладбища, к заранее облюбованному надгробию. Лан хвостиком увязалась за ним, хоть он и пытался оставить ее при мотороллере. Ее узковатые глаза почти округлились, когда этот невероятный русский после десяти минут земляных работ вытащил из-под надгробия увесистую деревянную шкатулку, в которой что-то позвякивало! Карцев, против ее ожидания, сунул коробку в торбу, хохотнул, подняв глаза на Лан, и совершенно бесчувственным образом направился к выходу с кладбища. Изверг!