Роджер Леви - Платформа [litres]

– Мне нужна будет гарантия, что rv не откажет, и гарантия, что исследования продолжатся даже без тебя, Алеф. Гарантия.

Я кивнул, хотя не представлял, как смогу это гарантировать.

– Хорошо, – сказал я ему.

Это была не вполне ложь, потому что я был уверен, что смогу это сделать. Я не был способен по-настоящему солгать Пеллонхорку, но, пока мне виделось зернышко правды, я мог экстраполировать – так же, как делал, общаясь с людьми в Песни.

Пеллонхорк сказал:

– Если rv откажет, семена откроются.

Я сел, пытаясь не думать о том, что Кало сидел в том же кресле, и ответил:

– Я твой друг, Пеллонхорк. Я могу сделать так, чтобы это сработало. – Я протянул ему руку.

Он ответил:

– Ты не единственный мой друг.

Я убрал руку. Сказать мне было нечего. Почему я этого не замечал?

– Но семена могут открыться случайно, – сказал я. – Сбой. Все, что угодно.

– Конечно. Ты же понимаешь, что случилось бы, если бы Кало вчера убил меня.

Должно быть, он прочитал по моему лицу, что я об этом не задумывался – о семенах смерти, которые раскрылись бы, если бы он умер. Одна-единственная маленькая смерть в этой комнате – чья именно, решала моя обмотанная цепью рука, – а я об этом даже не задумался. И даже в какой-то момент колебался…

Я до боли сжал кулак. Перед моими глазами промелькнула мертвая Пайрева, и на меня накатила тошнота.

– У меня есть другие друзья, – продолжил Пеллонхорк ровным тоном, – но ты, Алеф, мой лучший друг. Ты единственный, кому я действительно верю.

– Я могу это сделать, – сказал я, не подпуская страх, грозивший захлестнуть меня.

– У тебя есть два месяца, чтобы показать мне, как ты с этим разберешься.

– Два месяца? Я не справлюсь в такие сроки.

– Он тебе поможет.

Я не спустился на Этаж. Отправился сразу домой, чтобы поразмыслить.

Мне нужно было уложить Пеллонхорка в rv как можно скорее, прежде, чем с ним случится что-то еще. Два месяца? Двух месяцев мне не хватило бы, зато для прогресса его рака это был очень долгий срок. Я должен был придумать достаточно правдоподобное решение, чтобы убедить Пеллонхорка лечь в rv , но что случится с ним после этого, меня не заботило. Я хотел, только чтобы мы с Пайревой мирно прожили свою жизнь, а наш ребенок – свою. Вот почему я сказал Пеллонхорку, что мне нужны восемьдесят пять лет: исходя из предположения, что, если средняя продолжительность жизни в Системе будет увеличиваться с той же скоростью, наш ребенок получит дополнительные десять лет. Вовсе не ради поиска лечения. Время, необходимое на создание средства от болезни Пеллонхорка, было невозможно вычислить с такой точностью, которую я ему обещал. Слишком много переменных. Я попросту не осмеливался сказать это Пеллонхорку.

Так что мне нужно было сделать на самом деле?

Поиск лечения продлился бы дольше, чем я говорил, но это была не главная проблема. Мне достаточно было только обеспечить начало экспериментов. Однако я должен был каким-то образом гарантировать безопасность его сна в rv на время исследований.

Rigor vitae – процедура старая и устоявшаяся. Это с ее помощью часть уцелевших жителей Земли достигла Системы. Изначальный процент отказов к настоящему времени снизился до доли процента в год, но мне нужно было гарантировать, что капсуле Пеллонхорка не позволят сломаться. Капсулам rv требовался постоянный надзор. При таком долгом сроке нельзя было полагаться ни на программное обеспечение, ни на человеческую послушность и память.

На какое-то время я покинул Этаж полностью, чтобы погрузиться в Песнь, но на этот раз с конкретной целью, просеивая данные и информацию, разыскивая систему, которая удовлетворила бы Пеллонхорка.

Я ничего не нашел.

Все было тщетно, и я отчаялся. Казалось, что в Системе и в жизни ничто не было долговечным, кроме надежды и алчности, а надежда никогда не вознаграждалась.

Что я мог сделать? За то время, на которое я должен был обеспечить безопасность одной-единственной капсуле rv , вся Система могла измениться, и измениться снова. Я внезапно осознал иронию того, что время было невластно только над идеей Бога.

Я продолжал поиски. Прошел месяц. Ни одна из моих задумок не выдерживала критики. Мне хотелось поговорить с отцом или с Соламэном. А во тьме ночи я плакал по своей матери.

На Геенне все было намного легче. Идея Бога делала все настолько лучше. Странно, как в самые темные времена и невзирая на свою безбожность я возвратился к Богу своего раннего детства. Бог был обещанием справедливости и вознаграждения, а я желал, я жаждал их. Я был теперь несчастен, как никогда, и думал о том, что, возможно, Система неправильно относилась к боговерию, и в отсутствие Бога ни дела, ни люди не становились лучше.

– Вы рассеянны, Таллен, – сказал Лоуд.

– Я не чувствую себя рассеянным, – ответил Таллен. – Я что, плохо реагирую? Медленно?

Он смотрел на Лоуда, но ответила Беата:

– Нет. Ваши реакции крайне быстры. Похоже, вы демонстрируете увеличение потенциала.

Таллен не чувствовал, что у него как-то увеличивается потенциал. Каждый новый день был все тяжелее из-за постоянных боли и чесотки. А теперь к нему в голову без предупреждения лезли слова. Снег и дождь. А с ними приходило предчувствие гибели, мимолетное желание сделать… что? Он попытался собраться с мыслями.

– У вас еще один запрос на «ЗвездныхСердцах», – сказал Лоуд.

– Мне не интересно. Хватит и одного. – Он не останавливался, но не мог оторваться от челомехов.

– Мы хотим изучить вашу реакцию на другой раздражитель, – сказал Лоуд. – Анализ вашей реакции на первую эмоциональную стимуляцию вызвал у нас беспокойство. Для сравнения нам нужна вторая, и у вас есть право ее получить.

– У меня есть и право ее не получать.

– Право получить важнее, – сказала Беата, неожиданно возникнув сбоку. – А безопасность платформы прежде всего.

Казалось, пол поехал у Таллена под ногами, и тот впечатал в него левый каблук.

Лоуд сказал:

– Мы имеем в виду, что, если платформа потерпит крушение, вы погибнете, а наша первоочередная обязанность – поддерживать вашу жизнь.

Таллен остановился и осмотрел обоих челомехов. Они немного разошлись, так что ему пришлось переключать взгляд с одного на другого.

– Если я это сделаю, – сказал он, – вы позволите мне продолжить общение с первой женщиной?

Что там она говорила? Снег…

– Первая женщина не запрашивала ответа, Таллен. Новая скоро выйдет на связь.

Рейзер наполовину обошла дом, где жила Дельта, и остановилась. Слишком много погасших фонарей. Поднимался ветер, и повсюду носились бумажки. На мгновение она задумалась, не вернуться ли и не попробовать покончить с недоверием между ними, но решила оставить все, как есть.