Артур Дойль - Маракотова бездна [litres]

Фигура производила такое сильное впечатление, что мы застыли перед ней. Из задумчивости нас вывело поразительное обстоятельство. Откуда-то сзади послышался громкий смех.

Я уже говорил, что наши головы были заключены в стеклянные колпаки, куда не могли проникнуть звуки; точно так же носящий колпак не мог и сам заставить себя слышать. И все же саркастический смех явственно донесся до наших ушей. Мы быстро повернулись.

Мне показалось, что среди обступивших нас теней мелькнула темная человеческая фигура. Мы направили туда лучи фонарей, но ничего не обнаружили. Осмотр отвратительных статуй и этот непонятный звук нагнали на нас такую жуть, что мы, не сговариваясь, двинулись к выходу, шаря по сторонам фонарями.

Когда мы сняли колпаки в камере, первым заговорил Сканлен:

– Черт меня возьми, если я когда-нибудь выйду на прогулку без моей шестизарядной игрушки!

– Что вы думаете, профессор, о смехе? – спросил я.

Но Маракот только пожал плечами.

Я долго не мог успокоиться. Наши колпаки не пропускали звуков, а между тем мы слышали звук, подобный громкому смеху. В чем же дело? Галлюцинация? Но слышали все трое.

Я не выдержал и заговорил об этом с Биллом. Не так упорно, как я, но он тоже думал о происхождении звука, строил самые фантастические гипотезы и тут же разрушал их. Мы решили пригласить профессора присоединиться к нам и поставить вопрос ребром.

Так мы и сделали. Маракот улыбнулся.

– Я не исследовал этот вопрос, – ответил он, – и не могу дать вам точного и исчерпывающего ответа. Каково может быть происхождение звука?.. Вам не приходилось во время путешествия по дну касаться колпаком какого-либо твердого предмета? В этом случае при всей своей упругости колпак издал бы звук, и колебания передались бы через воздушную среду в ваше ухо.

– Но все трое, сразу…

– Верно. Но главное, что говорит против этой теории, это характер звука. Получился бы звук удара, но не смех. Самое вероятное предположение таково: звук издал какой-то прибор, подобный гонгу, созывающему атлантов в случае опасности. Ведь гонг передает звуковые вибрации сквозь звуконепроницаемый колпак. Такой аппарат изобрели не наши хозяева, а их далекие предки в период постройки города. Почему бы в зданиях не могли быть установлены такие приборы – хотя бы для предупреждения хозяев о вторжении посторонних, – и один из них в черном дворце не мог случайно прийти в действие от нашего прикосновения к приемнику сигнализации? Что касается тембра звука, то это вопрос длины его эфирной волны, частоты колебаний. Наконец, этот звук могло издать какое-нибудь морское создание, неизвестное нам. Разве наша наука, которая частенько бродит в потемках, знает что-нибудь о распространении колебаний вроде радиоволн? Вы, Билл, хорошо знаете технику радио, а сможете ли вы объяснить мне кратко и ясно принцип передачи волн на расстояние?

– Хм… волны – это…

– Не пытайтесь. Я тоже не могу. Да и никто пока не может. Научная мысль работает неустанно, вырывая у природы ее тайны, но много еще остается неизведанных уголков.

– А как вы думаете, раскроют когда-нибудь все тайны? – спросил Билл.

Маракот пожал плечами и усмехнулся:

– Мы-то с вами не доживем до этого времени. Друзья мои, я размышлял над легендой о Владыке Темного Лица. Должен вас огорчить, выводы совсем не так любопытны, как вы надеетесь. Повторение легенды о вечной борьбе добра и зла. Владыка Темного Лица – воплощение зла. Строитель Храма Безопасности – доброе начало. Возможно, что существование того и другого – не миф. Между двумя сильными атлантами, политиком и ученым, велась борьба. Ученый, предвидя гибель Атлантиды, создал убежище для спасения своих сторонников. За прошедшие века оба противника превратились в символы добра и зла, и потомки атлантов, обязанных жизнью строителю, символизирующему добро, суеверно боятся черного дворца, где жил Владыка Черного Лица, символ зла. Вообще, все религии и верования имеют общий базис и, зная кое-что в этой области, не трудно разгадать причины ужаса атлантов перед черным дворцом.

– Почему вы не объясните этого атлантам? – спросил я.

– Они не поймут, – просто ответил Маракот. – Мир абстракции для них почти не существует. Пусть себе верят.

Таков был финал нашего приключения во дворце из черного мрамора. Через некоторое время Билл придумал способ сношения с землей, и мы выплыли на поверхность моря.

Доктор Маракот поговаривает о возвращении к атлантам. У него остались какие-то неясности в одном чрезвычайно важном для него вопросе по ихтиологии, и ему во что бы то ни стало нужны дополнительные данные.

Сканлен, как я слышал, женился на той самой девушке из Филадельфии, о которой вздыхал на дне океана, продвинулся по службе, работает главным мастером у Меррибэнкса и не собирается пускаться в новые авантюры.

А я… океан подарил мне такую жемчужину, что искать мне больше решительно нечего.

Станция № 19 «Стратфорд» застопоривает машину, и научные работы начинаются. Первым делом штурман определяет место станции в океане, а матрос – глубину. Затем гидрологи берут пробы воды и определяют температуру ее на различных глубинах; с откидного мостика на шканцах (см. рис.) вручную опускают белый диск Секки и по цветной шкале Форреля определяются цвет и прозрачность воды. Все данные тщательно записываются в особой анкете. В то же время на корме при помощи малой лебедки гидробиологи опускают планктонную (планктон – сумма растительных и животных организмов, не обладающих, подобно рыбам, свободой передвижения) сеть из батиста и, поднимая ее перпендикулярно, фильтруют столб воды от дна до поверхности. На рисунке виден силуэт гидробиолога, открывающего маленький кран в особом стаканчике на дне сетки и выливающего содержимое в занумерованную бутыль с формалином. На радиорубке около мачты видна метеорологическая будка.

Когда гидрологи и гидробиологи закончат свои работы, вахтенный штурман звонит по телеграфу в машину: «Малый вперед». Из трубы валит дым, и «Стратфорд» начинает медленно подвигаться.

Теперь на палубе – работа зоологов: мощная лебедка на носу корабля начинает работать, выпуская клубы пара, двадцатитонный кран поворачивается, и громадный салазочный трал Петерсена на стальном тросе уходит на дно. Винты медленно вращаются, и «Стратфорд» ползет черепашьим ходом. Боцман внимательно смотрит на циферблат динамометра (измеритель нагрузки), стрелка которого неуклонно ползет – трал набирает добычу. Лебедка опять грохочет, бесконечно долго наматывая трос на громадный барабан.