Артур Дойль - Маракотова бездна [litres]

– Доктор, я с вами до конца! – воскликнул я.

– Я так и знал, – ответил он. – Я вас выбирал не за ваши поверхностные научные знания, мой молодой друг, – улыбаясь, добавил он, – а также и не за ваше интимное знакомство с крабами. Есть другие качества, которые могут быть полезны. Это – верность и мужество.

Я попался на кусок сахара. Затем он отпустил меня. Ну вот, сейчас отвалит последняя береговая шлюпка. Они спрашивают, нет ли почты. Вы или не услышите обо мне снова, мой дорогой Тальбот, или получите письмо, стоящее того, чтобы его прочитать. Если ничего не услышите, можете зафрахтовать плавучий надгробный памятник и прикрепить его на якоре где-нибудь южнее Канарских островов с надписью:

«Здесь или где-либо поблизости покоится все, что оставили рыбы от моего друга Сайреса Дж. Хедлея».

Второй документ – неразборчивая радиограмма, которую уловили разные суда, в том числе и почтовый пароход «Арройя». Она была принята в три часа дня 3 октября 1926 года, и это доказывает, что она была отправлена всего через два дня после отплытия «Стратфорда» с Больших Канарских островов. Это подтверждается письмом и приблизительно совпадает с тем временем, когда норвежское судно видело гибнущую в циклоне яхту в двухстах милях к юго-западу от порта Санта-Крус. В ней говорилось следующее:

Лежим на боку. Боимся, положение безнадежное. Потеряли только что Маракота, Хедлея, Сканлена. Местоположение непонятно. Хедлей… носовой платок… конец… морской глубины… проволока… Помогите… Яхта «Стратфорд» .

Это было последнее сообщение, дошедшее со злополучного судна, и конец его был таким странным, что его сочли бредом радиотелеграфиста. Тем не менее, оно, казалось, не оставляло сомнений относительно судьбы яхты.

Объяснение этому случаю – если это можно принять в качестве объяснения – следует искать в повествовании, помещенном в стеклянном шаре. Прежде всего, я нахожу нужным расширить появившийся в печати очень краткий отчет о находке этого шара. Я привожу его дословно из вахтенного журнала «Арабеллы Ноулес», направлявшейся под командой Амоса Грина с грузом угля из Кардифа в Буэнос-Айрес.

Среда, 5 января 1927 года. 27 ° 14 ' северной широты, 28 ° западной долготы. Спокойная погода. Голубое небо с низкими перистыми облаками. Море – как стекло. Во вторую склянку средней вахты первый помощник доложил, что видел сверкающий предмет, который высоко выпрыгнул из моря и затем упал обратно. Его первое впечатление было, что это какая-то странная рыба, но, посмотрев в подзорную трубу, он заметил, что это был серебряный шар, такой легкий, что он скорее лежал, чем плавал на поверхности воды. Меня вызвали, и я увидел шар величиной с футбольный мяч, ярко сверкавший почти в полумиле от нашего судна. Я застопорил машины и послал бот со вторым помощником, который подобрал эту вещь и доставил ее на борт.

При рассмотрении оказалось, что это – шар, сделанный из какого-то очень гибкого стекла и наполненный столь легким газом, что, когда его подбрасывали в воздух, он плавал, как детский воздушный шар. Он был почти прозрачен, и мы могли разглядеть внутри него что-то вроде свитка бумаги. Материал, из которого был изготовлен шар, был такой упругий, что мы столкнулись с величайшими затруднениями при наших попытках разбить его и добраться до бумаги.

Молоток не брал его, и только когда старший машинист положил его под машину, шар разбился. К сожалению, он разлетелся в искрящуюся пыль, так что не было возможности собрать куски. Однако мы достали бумагу и, рассмотрев ее, заключили, что она имеет большое значение.

Это все, что мы знаем о происхождении повествования Сайреса Дж. Хедлея, которое я сейчас приведу без малейших искажений.

Кому я пишу? Смело могу сказать: «всему миру», – но так как это адрес весьма неточный, то укажу определеннее: моему другу, сэру Джеймсу Тальботу из Оксфордского университета, хотя бы потому, что мое последнее письмо было адресовано ему, а это послание можно рассматривать как его продолжение. Я готов к тому, что шар имеет один шанс из тысячи – если даже он увидит свет солнца и не будет по дороге проглочен акулой – попасться на глаза человеку среди бесконечных водных пространств; но все же попробовать стоит, да и Маракот тоже посылает шар, так что вполне возможно, что рассказ о наших удивительных приключениях станет известен всему миру. Поверят ли ему – другой вопрос, но когда люди увидят стеклянный шар, наполненный легким, летучим газом, надеюсь, они поймут, что внутри находятся нечто не совсем обыкновенное. Вы, например, Тальбот, не бросите мои заметки, не прочтя их?..

Если кто-нибудь захочет узнать, как все это началось и что мы собирались сделать, он сможет найти все эти сведения в письме, которое я вам написал 1 октября прошлого года, в день нашего ухода из Санта-Крус. Клянусь, знай я наперед, что нам придется пережить, я бы спрятался в последнюю отходящую лодку!

С той минуты, как линия берега растаяла в синеве моря, старик Маракот преобразился. Наконец-то наступило время действовать, и вся его энергия, так долго лежавшая под спудом, вырвалась наружу. Уверяю вас, он сразу забрал всю власть на яхте, подчинив себе и заставив склониться перед своей волей все и всех. Сухой, рассеянный ворчун-ученый внезапно исчез, уступив место воплощению мощной динамо-машины, пышущей энергией и потрескивающей от напора громадной скрытой силы. Его глаза сверкали из-за стекол очков, как прожекторы. Он, казалось, сразу был везде и всюду, отмечая наше направление на карте, препираясь с капитаном, командуя Биллом Сканленом, давая мне множество разных поручений. Однако все его действия вели к одной цели, несмотря на кажущуюся их хаотичность. Он неожиданно обнаружил солидные познания в электричестве и механике и большую часть времени проводил у машины, которую Сканлен методично собирал под его непосредственным наблюдением.

– Ну, мистер Хедлей, дело идет на лад, – сказал Билл на второе утро. – Пойдемте ко мне взглянуть на эту диковинную штуку. Доктор оказался великолепным парнем и механиком первого сорта.

Мне казалось, что я осматриваю собственный гроб, но все же я должен сознаться, что он был весьма импозантный. Стальной пол был накрепко приклепан к четырем стальным стенкам, в каждой из них было по круглому окну-иллюминатору. В крыше находился небольшой входной трап, второй трап был в полу. Вся кабинка висела на тонком, но невероятно крепком стальном канате, который наворачивался на барабан и сматывался или наматывался мощным двигателем, обычно приводившим в действие глубоководные тралы «Стратфорда». Насколько я понял, длина каната составляла около полумили, и конец его был закреплен на железных тумбах на палубе. Резиновые трубки для подачи воздуха были такой же длины; с ними вместе тянулся телефонный провод и изолированный кабель, подающий электроэнергию от судовых динамо-машин к нашим прожекторам; кроме них в стальной каюте стояли, на всякий случай, запасные аккумуляторы.