Журнал «Искатель» - Искатель, 2019 № 05

После того как мы с ним разминулись, я и нашел эту картонную коробку, а потом и автобусную остановку. Мне, можно сказать, повезло. Автобусная остановка — не самое худшее место для ночлега. Приехали, двери открываются, станция конечная. Дальше — унылый пустырь, а что там, еще дальше, я не знаю. И знать не хочу.

Всю ночь снилась какая-то ерунда. В глухом лесу по заросшей мхом тропинке маршировали мухоморы. У них были настоящие рты и глаза — просто жуть. Они разговаривали о чем-то со мной, но вот только о чем — я так и не вспомнил. Потом снилось лето и жара и как будто я заснул на пляже. В тог момент, когда мне казалось, что я просыпаюсь, я и в самом деле просыпался на пляже. Я лежал, закопанный по горло в песок, и смотрел на чаек. А чайки смотрели на меня и хотели выклевать мне глаза. После этого я бродил по супермаркету с большой тележкой, полной продуктов, и вместо глаз у меня были дырки. Но я все равно все видел. Сколько всего было в том магазине! Сейчас даже и вспоминать не хочется, в желудке ноет. Почему-то я стал хватать с полки брюссельскую капусту и распихивать ее по карманам. Это тем более странно: брюссельскую капусту я никогда в жизни не ел, даже не знаю, как она выглядит.

Потом я проснулся. Проснулся от холода, как обычно. Перед рассветом, когда небо все еще темное, но звезды и луна начинают бледнеть, — холоднее всего, и каждый раз я просыпаюсь именно в это время суток. Каждый раз оттого, что промерз до костей и зуб не попадает на зуб.

После того случая, несколько дней назад, теперь даже не знаю, смогу ли я спать с кем-то еще, с живыми. Хватит с меня истериков и извращенцев. Странно, что до сих пор еще встречаются те, кто так и не пережил трагедию, хотя, казалось бы, прошло столько времени, достаточно, чтобы прийти в себя. Тот парень был примерно моего возраста, но из тех непуганых идиотов, которых теперь почти не осталось. Такие, как он, сразу наложили на себя руки или попали в другие неприятные истории. Я слышал много такого, от чего мурашки по коже так и бегут: всяких сумасшедших баек у каждого встречного и поперечного припрятано по паре в каждом кармане. Теперь и у меня есть. Так вот, сошлись мы с ним, значит, на одну ночь: спали вместе за бензоколонкой. Ничего такого, без пошлостей. Скитальцы быстро поняли, что ночью можно согреться только теплом другого человека. Захочешь выжить — не будешь кочевряжиться. Порой приходится делать веши и похуже. Только вот таких людей, которым можно доверять по-настоящему, становится все меньше, и когда встречаешь скитальца — даже если с виду обычного, — все равно сомневаешься: думаешь, гадаешь, знаки ищешь какие-то. Ведь так хочется верить, что этот — не обманет и (или) с катушек не слетит. Так и с тем парнем вышло. Сперва мне показалось, что он даже нормальнее меня, — я без задней мысли и заночевал с ним. Я ведь до этого две ночи подряд не спал по-человечески, только дремал на ходу. Да и к тому же я застрял тогда посреди трассы в никуда, и черт его только знал, далеко ли еще до населенного пункта. Так вот. Я, не спавший двое суток, и он, такой же неприкаянный. И мы с ним встречаемся. Некоторое время просто шли вместе, особенно не разговаривая, пока не наткнулись на ту бензоколонку. Не знаю, куда подевалась сама заправочная станция и почему только одна колонка и уцелела. Да еще деревянный туалет неподалеку, доверху загаженный. Сколько ж это дерьма под ним, что все стены целые остались, и с места ни на миллиметр не сдвинуло, сказал я тогда. Он на это ничего не ответил. Молчал и бледнел, как будто у него живот прихватило. Улеглись мы, значит, за бензоколонкой: вроде как и от ветра закрывает, и местность относительно спокойная, безопасная. И вдруг среди ночи он как вскочит с криками, что, мол, я хочу его убить. Кричит на меня, машет руками, словно ветряная мельница, и плачет. Я давай его успокаивать: мол, все тебе привиделось, не собираюсь я никого убивать, на фига ты мне вообще сдался. А он все кричит и кричит, что все, все, кого он знал, погибли. Вытирает рукавом слезы, сопли, пытается что-то говорить. Да только я так ничего и не понял из-за этих его всхлипываний и подрагиваний. Жутко, страшно, еле успокоил. Ну а после такого спать, понятно дело, мы не могли. Дождались рассвета, и каждый пошел в свою сторону. Выглядел он отвратительно: лицо опухло, глаза набрякли от слез, губы красные и вздувшиеся. Таким он мне и запомнился. Когда мы прощались, я пожелал ему удачи, а он так ничего мне и не сказал.

На дороге как-то привычнее, не люблю я теперь города. Может быть, потому, что дороги — единственное, что почти не изменилось с тех пор. Да, асфальт кое-где потрескался, ямы стали глубже и шире, почти стерлась разметка и время от времени попадаются сваленные деревья, выброшенные ненужные веши, иногда мертвые тела, иногда живые, которые выглядят как мертвые. Но по сути своей дорога — все та же широкая трасса с полосами движения, что и раньше. Она по-прежнему соединяет между собой города, и на обочинах по-прежнему стоят указатели и дорожные знаки. Я знал одного парня, который их «коллекционировал»: находил указатель, останавливался и ждал, пока кто-нибудь не пройдет мимо, чтобы сфотографировать его рядом с вывеской. Так и мы с ним встретились: возле помятой таблички с какой-то надписью. Тот парень сказал, что хочет оставить память обо всех городах, деревнях, селах, реках и ручейках, которые когда-либо существовали на земле. Здесь жили люди: рождались, учились, любили, женились, делали детей, растили их, умирали. Когда-то эти места были частью чьей-то жизни, что-то для кого-то да значили, и пока они есть на фотографиях, мы помним о них, а значит, они существуют, но стоит им исчезнуть из нашей памяти — исчезнем и мы сами.

Каждый раз, когда я думаю о том, проходил ли он здесь, я думаю еще и о том, какая глупая это все-таки затея. Когда-нибудь в ожидании прохожего скитальца он заснет возле очередного указателя, да так и не проснется: и что тогда? Его фотографии будут уже никому не нужны, они потеряют всю свою ценность. Или если у него закончится запас батареек, и он не сможет посмотреть ни одного фото из тех, что сделал? Тут-то его памяти точно придет конец. Он будет знать, что они там, в серебристой пластиковой коробочке, но никогда не сможет достать их оттуда…

Каждый раз, когда я вижу указатели на обочине дороги, я вспоминаю этого парня. «Сухой Урей», «Гавриловка», «Воскресенское», «Красный луч», «Менделеевка», «Победа», «Октябрьский». Но каждый раз от вида этих покореженных табличек у меня по коже ползут мурашки, и мне совсем не хочется останавливаться рядом с ними.

Сел передохнуть. Устроился прямо посреди дороги, подстелив под задницу картон. Ноги гудят. Пришлось расшнуровать кроссовки, снять портянки и носки. Носки и кроссовки уже никуда не годятся. Между пальцами чешется, кожа заскорузлая, зудит. На ноги страшно смотреть, поэтому я и не смотрю. Просто вытянул их, чтобы немного проветрить. Потом придется надеть носки обратно, и я снова буду чувствовать, как кожа трется о ткань, какая она шершавая и грязная, но пока — мне хорошо. Надо бы помассировать ступни руками, снять напряжение и так далее, да только я не могу заставить себя дотронуться до них. Помыться бы.