Рэндал Гаррет - Логовище дракоптицы (сборник, том 2)

Но коротышка продолжал упрямо стоять на пороге шлюза.

— Выйдите, — сказал Мартелло, сидя ссутулившись на выступе.

— Я могу что-нибудь сделать, капитан?

— Выйдите!

Салливан отступил на пару шагов, затем вновь подошел к Мартелло.

— Капитан... Я понимаю, что вы сейчас чувствуете. — Он протянул руку и тронул запястье Мартелло. — Но пойдемте... Пойдемте со мной...

Неожиданно придя в бешенство, Мартелло ударил Салливана тыльной стороной ладони. Салливан отлетел, стукнулся о стенку и медленно поднялся на ноги. Мартелло глядел на него. Впервые за двадцать лет капитан ударил члена команды, не считая инцидента на следующий день после того, как Мартелло принял под свое командование Корабль.

— Я знаю, что вы сейчас чувствуете, — тихонько повторил Салливан, повернулся и ушел, а Мартелло остался в полумраке, уставившись в пустоту.

Проплыло, казалось, еще двадцать лет. Весь золотистый ореол, окружавший капитана Мартелло, вся его власть, достоинство и непогрешимость — все, казалось, обратилось в шлак и пепел. Все, что было у него в душе, что наполняло его все эти годы, внезапно исчезло, и внутри осталась лишь пустота.

Открылся люк, это вернулся Салливан. А снаружи капитан Мартелло услышал шум огромной толпы.

— Все ждут вас, капитан. Вы должны выйти.

Медленно, нехотя капитан Мартелло встал и вслед за Салливаном переступил порог люка. Впервые со времени получения звания капитана он встал на твердую почву Земли, впервые за двадцать лет. И он не чувствовал радости от возвращения.

Снаружи ждала огромная толпа, и она взревела, когда Салливан, а следом за ним и капитан Мартелло появились из корабельного люка. Впереди их ждала небольшая группа офицеров в великолепной парадной форме. Мартелло узнала среди них генерал-майора, который в 2079 году дал ему должность капитана на Корабле. И еще он был изумлен тем, что приходится на должность капитана корабля ставить женщину, но она отвечала всем требованием, прошла все тесты и проверки, заслужила высшие баллы на экзаменах, так что у него не было другого выбора. Генерал-майор — она давно уже забыла его имя — был в великолепной парадной форме маршала и поспешил к ней навстречу с микрофоном в руке.

Он что-то говорил о ней, но она не могла связать его слова во что-то внятное. Он говорил о ее беспрецедентном подвиге, о том, что эта женщина-капитан пробыла в космосе больше двадцати лет, о ее несгибаемой воле, о том, что ее паром, летавший по маршруту Земля-Юпитер-Земля побил все рекорды, что имя ее овеяно славой и что книга, которую она теперь, несомненно, напишет, сделает ее еще более знаменитой во всем мире, и еще много чего другого, в то время как радостный, приветственный рев толпы становился все громче и громче. Толпа снова и снова ревела ее имя.

В толпе было много женщин, и капитан Мартелло посмотрела на них. Это были высокие, стройные, длинноволосые, симпатичные женщины. Настоящие женщины. А капитан Мартелло перестал считать себя женщиной и даже мысленно думал о себе в мужском роде. Маршал все продолжал говорить, а Мартелло увидел, что его — ее! — экипаж стоит неподалеку, сбившись в кучку, и выглядит пораженным, донельзя изумленным.

В толпе были настоящие женщины, и они превозносили ее за то, что она тоже была женщиной — женщиной, несмотря на мышцы, ум и лысину, как у любого мужчины, долго пробывшего в космосе. И когда закончил свою речь маршал, начали говорить они, эти женщины, и они говорили, что она — герой, о котором никогда не забудут. А Мартелло невольно отметил — отметила! — что даже сейчас они то и дело сбивались и говорили о ней как о мужчине.

Но внезапно она поняла, что все ее недавние страхи не обоснованы. Не будет она пенсионером, над которым все станут смеяться и которому не найдется места на Земле. Нет, ведь она уже стала героем. Героиней! Конечно, она никогда не сможет занять свое место среди других женщин, но это еще не причина для страхов, скорее — это весьма веская причина для торжества.

На китель ей нацепили медаль, но она едва заметила это.

Двадцать лет назад она сделала выбор. Она бросила Землю и образ жизни земной женщины и приняла решение всегда вести себя так, словно она была мужчиной. Теперь она поняла, что это было единственно возможным для нее шаблоном поведения. Если бы она осталась на Земле, то со своим небольшим ростом и некрасивым лицом просто стала бы очередным гадким утенком, который никогда не превратиться в лебедя. Но она нашла иной путь и превратилась в нечто уникальное.

Салливан подошел к ней и преувеличенно четко отдал честь.

— Я никогда не мог сказать вам это на Корабле, — сказал он, — но я думаю, что вы прекрасны, капитан.

И по его тону капитан Мартелло поняла, что он имел в виду не ту красоту, которую мужчина находит в женщине, а красоту, которую можно найти лишь в богине.

— Пока мы еще не демобилизованы, мистер Салливан, вы должны обращаться ко мне «капитан» или «сэр», — холодно сказала капитан Мартелло.

Но на глазах у нее были слезы, и она даже попыталась улыбнуться — давно забытое умение, — когда приветственные крики стали еще громче.

О captain, му captain.

Зазвонил видеофон, но Куэллен не шевельнулся. Он был в определенном настроении и не хотел нарушать его, вставая из кресла.

Он продолжал покачиваться в своем пневмокресле, глядя, как крокодилы медленно плывут по темной воде реки. Через некоторое время телефон замолчал. Куэллен сидел, радостно бездельничая, вдыхая теплую вонь гниющей растительности и слушая жужжание насекомых в неподвижном воздухе. В каком-то роде они были напоминанием из прошлого, они символизировали жизнь, которую он вел до того, как перешел в Тринадцатый Класс. В воздухе тогда висел устойчивый гул людей. Людей, роившихся в огромном улье города, а Куэллен терпеть не мог этого гула.

Куэллен швырнул в воду камешек.

— Получите! — крикнул он.

Тут же два крокодила беззвучно скользнули к тому месту, где плеснула вода. Но камешек уже утонул, подняв черные пузырьки, и крокодилы, стукнувшись носами, отплыли друг от друга.

Куэллен повторил про себя, словно молитву, список имен тех, кто мог звонить ему. Марок, подумал он. Нет, только не Марок. Не Колл, не Спаннер, не Брогг, не Миккен. Но особенно — не Марок . Куэллен вздохнул, думая обо всех них. Какое облегчение сидеть здесь, бездельничать и не слышать их голоса, жужжание их голосов, когда они ворвутся в кабинет! А лучше всего быть как можно дальше от Марока. Ведь больше не нужно волноваться насчет кучи грязных тарелок и груды книг, захламляющих комнатушку, в которой они жили прежде, не нужно больше слышать его сухой, низкий голос, бесконечно бубнящий по видеофону, в то время как Куэллен пытался сосредоточиться.