Дмитрий Липкинд - IT AS IS [сборник]

Он выбрал совсем не тот стартап. Инвестировать нужно не в бизнес-планы, не в команду и не в прототипы — инвестировать нужно в любовь. Да, в ту самую смешную любовь, о которой написаны миллионы плохих стихотворений и сняты тысячи глупых фильмов. Капитал такой инвестиции — это не недвижимость, не мифические человеко-часы и даже не деньги. Это ты сам. Ведь, если смотреть далеко вперёд, кроме тебя самого, у тебя нет ничего. Ты сам себя инвестируешь в любовь. В любовь к родным, любовь к детям, любовь к соседям и случайным встречным, любовь к клочку суши, называемому Родиной и любовь к миру в целом. Ведь когда тебя не станет, ты лишишься того единственного, что у тебя было — себя самого. И что останется? Только любовь, которую ты отдал другим людям.

В конце концов, любовь, которую дарят тебе — это любовь, которую ты же и создаёшь.

Александр Иванович смотрел в окно и плакал. Впервые в жизни.

Встречайте, это ваши старые друзья — Винни‑Пух и Пятачок. Пока вы делали домашнее задание, курили в подъездах, сдавали экзамены, бегали за девчонками и блевали в ванной комнате чужой квартиры, эти ребята времени зря не теряли.

В них многое изменилось, впрочем, как и в вас самих. И если бы я не представил вам этих двоих, то, вполне возможно, вы бы их и не узнали.

Сейчас Винни‑Пух и Пятачок снова идут вместе по дороге мимо каких-то гаражей, заброшенных дач и складов. На заваленных мусором обочинах стоят засохшие деревья. Пятачок допивает пиво из полуторалитровой пластиковой бутылки и, не глядя, бросает её в сторону. Достаёт сигарету из мятой пачки и машинально хлопает себя по карманам в поисках огня. Винни-Пух протягивает ему зажигалку. Прикурив, Пятачок затягивается и, кашляя, сплёвывает себе под ноги. На землю падает сгусток слюны, чем-то напоминающий сало — белый с розоватыми прожилками.

— Куда идём мы с Пятачком? — спрашивает Винни‑Пух. Шерсть его свалялась; то там, то тут виднеются гноящиеся проплешины.

Пятачок вынимает изо рта сигарету, останавливается и пристально смотрит на Винни-Пуха. Внезапный порыв ветра подхватывает с земли пакет-майку из супермаркета и уносит прочь.

— В никуда, — сиплым голосом отвечает Пятачок.

Вас ещё не стошнило? Нет? Тогда мы продолжим.

Мы родились в середине восьмидесятых. В 1991 году, когда нам было по пять-шесть лет, в нашем детском садике на стене висел портрет Ленина. И не то чувствуя что-то, не то подслушав разговоры взрослых, однажды, когда во время ужина воспитательница вышла из комнаты, мы закидали его ненавистной манной кашей. Спустя пару месяцев, в сентября 1992 года, первый раз придя в первый класс, мы не обнаружили там ни портрета Ленина, ни пятиконечных звёзд, ни красных флагов. Сейчас уже трудно сказать, была ли прямая связь между этими двумя событиями, но отрицать свою причастность к истории, в том числе к уничтожению прошлого, было бы крайне глупо.

Для нас родительская мораль является чем-то сродни опустевшим и брошенным заводам. Наверное поэтому молодёжь так любит фотографироваться в модной одежде на фоне обшарпанных стен разрушенных цехов. Тем самым они удовлетворяют Эдипов комплекс, как бы говоря себе и нам: «Смотрите, я молодой и живой, и я потребляю, а прошлое — мёртвое и брошенное, и ничего не производит».

Факт потребления — это признак жизни в современном обществе. Каким ещё способом простой гражданин может заявить о себе? Любые произведения искусства тонут, захлебнувшись в жидковатых потоках масс-медиа, любой голос неслышен на фоне телевизора. Но откуда-то извне приходит мысль, что выход есть. Нужно взять кредит и купить огромную прожорливую машину. Потом взять ещё кредит и купить квартиру в центре города, а на оставшиеся деньги — ворох разноцветной одежды. И ты уже не одинок, ты в центре внимания и всем нужен. Без разбору мы поглощаем все материальные ценности, до которых способны дотянуться, подменяя стремление к мечте выплатой процентов.

Это проявление женственности. Мы стремимся поглотить в себя всё, до чего способны дотянуться, в надежде, что от этого нечто новое произрастёт внутри нас. Но материальное мертво и бесплодно. Мы женственны от того, что у нас никогда не было отца, не было примера, эталона поведения. Одного отца свергли наши деды и прадеды, а другого мы самолично закидали манной кашей.

Но это не женственность любящей матери — это скорее инфантильность молодой девушки, ещё не обременённой заботой о детях. Ведь семья уничтожается информационным обществом. Сейчас семья — это обычно двое родителей и дети. Причём оба родителя заняты работой, и большую часть времени дети проводят в специальных организациях — яслях, детских садах, школах и группах продлённого дня. Не так часто в современных семьях встречаются бабушки и дедушки. А семья из четырёх поколений вообще невозможна.

Чем выше техническое развитие общества, тем меньше почтение к возрасту, так как жизненный опыт становится не важен. Он легко заменяется знанием современной техники и владением передовыми технологиями. А то, что было актуально лет десять назад, уже стало частью истории. Так и получается, что дети умнее родителей. Это становится причиной потери авторитета возраста и, как следствие, разрушения института семьи.