Дмитрий Липкинд - IT AS IS [сборник]

Климат здесь крайне неприятен. Практически каждую ночь на улице начинается метель, так что лучше возвращаться домой засветло. За ночь наметает приличные сугробы, но с первыми лучами солнца они быстро тают, покрывая все дороги вязкой грязью. Ближе к полудню наступает жара. От высокой влажности что-то постоянно разлагается, и воздух наполнен приторным запахом гниения.

Видимо из-за этих запахов днём парижане ходят исключительно в повязках на лицах. Все парижане, которых я здесь встречал — существа довольно скрытные и не терпящие чьего-либо общества.

Бывает, я сталкиваюсь с кем-то из них на узкой лестнице. Тогда парижанин резко отскакивает в сторону и, прижавшись к стене, не отрываясь смотрит на меня, пока я не отойду от него на достаточно большое расстояние. Или они начинают шипеть и размахивать руками. В таких случаях я стараюсь избегать конфликта и сам отхожу в сторону.

Кстати, несмотря на явную и не скрываемую враждебность, у меня ещё ни разу не было драки с кем-то из местных. И никто из них ещё ни разу не заходил в каморку в мансарде ветхого здания, которую я считаю своим домом и которую так редко покидаю. Ведь лишь вечером, когда температура только-только начинает понижаться, или утром, когда воздух свеж и прохладен, можно выйти на улицу без повязки и вздохнуть полной грудью. В такие моменты я часто спрашиваю себя — как я оказался здесь?

Я не помню.

Просто однажды я осознал себя живущим в этой каморке под самой крышей. Это было похоже на пробуждение, очень медленное пробуждение. День за днём я замечал всё больше подробностей собственной жизни. Казалось, что я сижу в кинотеатре, и механик пытается настроить оптику проектора. Вот картинка смазана, и я различаю лишь цветные пятна. Потом из них начинают формироваться контуры людей и предметов. Затем резкость приходит в норму, и оказывается, что фильм уже давно идёт, а я даже не знаю о чём он.

В конце концов, я обнаружил себя здесь, стоящим посреди этой комнаты.

Итак, я умер. И попал в Париж.

Воздух пах сыростью, травой и мазутом. Тимофей заглушил двигатель «девятки» и вылез из машины, поёживаясь на холодном ветру. Стояла ранняя осень, и, хотя днём ещё было тепло, сейчас, за час до рассвета, он чувствовал себя крайне неуютно. Дорога, на обочине которой он припарковался, была грунтовым проездом между заброшенным дачным массивом и железнодорожной ремонтной станцией. Именно на эту станцию Тимофей и его друг Гриша по прозвищу Тумба и приехали с целью личного обогащения.

Своё прозвище Гриша получил ещё в начальной школе. Тогда ему в голову пришла замечательная идея напугать преподавателя, а заодно и посмешить одноклассников. Для этого он разлил перед доской подсолнечное масло, а сам спрятался в стоящей рядом тумбе, чтобы выскочить оттуда прямо под ноги заслуженному педагогу Валентине Николаевне. Этот план вполне мог бы быть реализован, если бы не её запредельный вес. Испугавшись, она зачем-то упала вперёд, а не назад, как изначально планировалось, и толкнула Гришу, отчего тот подскользнулся на луже масла, упал и сильно ударился головой об пол.

Если учитывать реалии, в которых проходило Гришино детство, небольшая черепно-мозговая травма пошла ему только на пользу. К тому же, после этого случая Гриша стал больше расти в ширину, нежели в высоту, что давало ему некоторые преимущества против высоких и тощих одноклассников.

Кстати, сама Валентина Николаевна отделалась лишь лёгким испугом.

Тимофей познакомился с Гришей спустя пару лет в детском оздоровительном лагере.

— Будешь? — Гриша оскалился, обдав Тимофея водочным перегаром, и протянул сигарету. До обеда было ещё часа два.

— Давай, — доверчиво протянул руку Тимофей, и тут же согнулся от неожиданного удара в нижнюю часть грудной клетки.

— А я не дам! — рассмеялся Гриша, но тут же сам свалился от мощного удара по коленной чашечке. Сцепившись клубком, подростки покатились по траве.

Спустя час, выслушав от грудастой студентки-вожатой монолог о том, что её под суд отдадут из-за таких придурков, и получив порцию зелёнки и бинтов в медпункте, Тимофей и Гриша Тумба стали лучшими друзьями. Их так и называли с тех пор — Тимон и Тумба. Тимофей убедился, что Гриша — недалёкий и довольно открытый человек с хорошо поставленным ударом в солнечное сплетение. А Гриша никаких выводов не сделал — он вообще не имел привычки рефлексировать.

Им обоим тогда было по четырнадцать лет.

Сегодня Тимон и Тумба грабили железнодорожную ремонтную станцию. Точнее грабил Тумба, а Тимон осуществлял руководство. Накануне вечером он представил своему подельнику подробный план действий. Нужно было пролезть через дыру в заборе, зайти в незапертый цех, взять один из ящиков с маркировкой КП1 и вернуться обратно. Раньше рассказывать ему всё равно не имело смыла — Тумба обладал довольно плохой памятью. Как и не нужно ему было знать, сколько времени Тимофей потратил на отслеживание графика снабжения ремонтной станции комплектующими и изучение распорядка дня и привычек железнодорожников.

На случай, если что-то пойдёт не так, у Тимофея было прикрытие. Припарковав машину рядом с дырой в заборе, Тимофей вытащил из багажника домкрат и закурил. Даже если кто-то и застанет его здесь, он всегда сможет сказать, что у него спустило колесо, и сейчас он докурит, поменяет и поедет дальше. А в предрассветных сумерках всё равно не видно, спущен баллон или нет. Ну а если собеседник окажется слишком навязчивым, у Тимофея за поясом был травмат.

Тимофей затянулся, вытащил сигарету изо рта и уставился на огонёк.

— Эй, ты! — окликнул кто-то Тимофея. Кто бы это ни был, ничего хорошего встреча в четыре часа утра, в безлюдном проезде возле железнодорожного склада предвещать не могла. Тимон нащупал под курткой пистолет и медленно повернулся на голос. В любом случае, если с ним сначала заговорили, а не огрели сразу бутылкой по голове, значит не всё так плохо.

По обеим сторонам грунтовой дороги стояли заборы. По одну сторону — высокий кирпичный, со следами штукатурки и колючей проволокой наверху. За ним виднелся ангар железнодорожной ремонтной станции. По другую сторону — деревянный, за ним когда-то были дачи, но теперь там всё заросло сорняками. Из тумана, метрах в двадцати от машины, на середину дороги вышла тощая рыжая собака и уставилась прямо в глаза Тимону.

— Эй, ты! — повторила она, — Что ты здесь делаешь?

Тимон достал из-за пояса травмат и молча направил его на собаку.

— Не самая лучшая идея. Ты же понимаешь, что стоит мне сейчас залаять, как проснутся все собаки в округе, и на шум прибегут сторожа, — спокойно сказала собака, — давай, опусти пушку.