Дмитрий Липкинд - IT AS IS [сборник]

Тимофей на шелохнулся. Если это галлюцинация, то ничего с ним не случится. А если это и вправду говорящий пёс, то лучше его всё-таки застрелить. Хотя, с другой стороны, он вроде не агрессивно настроен. А с такого расстояния есть риск не попасть, тогда и правда на шум сюда все собаки и сторожа сбегутся.

— Ты кто? — как можно спокойнее спросил Тимон.

— Тузик, — ответил пёс, — Когда здесь дачи были, меня хозяева бросили. С тех пор так и живу. А вы с другом, наверное, грабить ремонтную мастерскую пришли?

«Хорошо, Тузик так Тузик, — подумал Тимон. — Но не раскрывать же ему свои планы. Пусть и легенда про колесо уже как-то не очень». А вслух произнёс:

— Вали отсюда, или я стреляю.

— А ты никогда не задумывался об ответственности за свои деяния? — спросил Тузик.

— Ты мне зубы не заговаривай, — огрызнулся Тимон.

— Так значит всё-таки задумывался, — казалось, Тузик улыбается.

— Да, задумывался, — коротко ответил Тимон, — но было только одно условное.

— Это ты про человеческий суд говоришь. А не думаешь ли ты, что есть какой-то больший, надчеловечный суд?

Тимон и сам не заметил, как опустил пистолет.

— Мне кажется, есть такой. Наверняка есть.

— И почему же ты так в этом уверен? Какие у тебя есть основания так полагать? — ехидно спросил пёс. Тимону интонации пса не понравились.

— Ты ерунду говоришь, — ответил он, — как ты вообще живёшь с такими мыслями, сука?

— Вовсе не ерунду. Я хочу подвести тебя к размышлениям о непостижимости окружающего тебя мира. Разум, человеческий разум, не владеет инструментами, даже самыми простыми, для изучения объективной реальности. Вот ты мог предположить, что встретишь говорящую собаку?

— Я сейчас тебя застрелю, и будешь мёртвой молчаливой собакой, — Тимон снова направил на пса травматический пистолет.

— Значит ты уже подвергаешь сомнению собственную мысль о наличии некой высшей справедливости? — спросил пёс.

Тимон выстрелил. В этот же самый момент Тузик прыгнул в сторону, к забору, и забился под бетонную плиту. Прозвучал хлопок, и пуля выбила облачко пыли из земли. Тузик громко залаял из своего укрытия. «Ушёл, чёрт», — подумал Тимон.

В этот момент с другой стороны дороги послышались шаркающие шаги, кто-то откашлялся и крикнул:

— Так, кто это тут у нас?

Из тумана вышел дед в телогрейке, высоких кирзовых сапогах и ватных штанах. Его левый глаз закрывала чёрная повязка, а на голове была бесформенная войлочная шапка. В руках дед держал двуствольное ружьё.

— Молодой человек, что вы здесь делаете? — спросил он, направляя ружьё на Тимофея, — неужто колесо спустило?

— А ты ещё кто такой? — спросил Тимон.

— Я здесь что-то типа сторожа. Смотрю, чтобы не растащили казённое имущество.

— Шёл бы ты отсюда дед, пока цел, — Тимон снова достал травматический пистолет и направил его на сторожа.

— Не кипятитесь, молодой человек. Сами же знаете, как гнев отрицательно сказывается на здоровье, — спокойно ответил дед и поудобнее перехватил двустволку, — вы бы лучше убрали свою игрушку, а то ещё пораните кого-нибудь.

Тимон вздохнул и заткнул пистолет за пояс.

Тогда дед, не опуская ружья, достал из внутреннего кармана телогрейки очки без дужек и, приложив их к глазам, внимательно посмотрел сначала на собаку, потом на Тимона.

— О чём вы говорили? — поинтересовался старик.

— Да я мало что понял, — честно ответил Тимон. — Эта собака как-то непонятно говорила.

— Да зря ты вообще ей отвечать начал, она же агностик, — сторож подошёл к собаке и пнул её сапогом. Собака поджала хвост и в затрусила прочь по дороге.

— Вот увидишь, мы ещё встретимся с тобой, — прохрипела она, оглядываясь на ходу.

— У тебя закурить не будет? — спросил сторож, когда Тузик скрылся в тумане.

Тимон молча протянул ему пачку сигарет. Сторож вытащил одну, прикурил, закрывая огонёк зажигалки от ветра ладонью, вернул пачку Тимону и спросил:

— Знаешь, кто такие агностики?

— Понятия не имею, — ответил Тимон.

— Агностики, — начал старик, оперевшись на ружьё, как на посох, — это трусливые атеисты. И если настоящий атеист храбр, бесстрашен в отрицании божественного начала и готов мужественно принять уготовленные его душе вечные муки, то агностик труслив. Он, с одной стороны, не верит в Бога, а с другой — оставляет себе путь для отступления и оправдания, допуская его существование где-то за гранью собственного скудного разума.

— Все люди таковы, — заметил Тимон.

— А о себе что ты думаешь? — поинтересовался старик.

— Это не важно, — ответил Тимон. Он никогда прежде не задавался подобными вопросами.

— Зря, зря ты считаешь себя чем-то уникальным, — покачал головой старик, — Посмотри как-нибудь за окно — там полно домов, и в каждом доме, за каждой дверью, полным-полно людей. Дома практически набиты людьми. Огромные людские массы. И все люди такие же как ты. У всех жизнь такая же, как у тебя. Ну, плюс-минус.

— А что же делать?

— Ну попробуй как-то выделиться. Ну да ладно, мы тут с тобой отвлеклись. Вы тут с другом грабить мастерскую взялись, да? — старик снова поднял ружьё и направил его на Тимона.

— Сам-то как думаешь? — ответил Тимон вопросом на вопрос.

— Своим поступком ты портишь себе карму.

— Ладно, сколько? — сухо спросил Тимон.

— Пять штук, — ответил старик.

— Ты как думаешь, — обиделся Тимон, — Вот мы твой склад грабить пришли, буду я с собой столько денег таскать?

— Ну ладно, не горячись. Докатка нормальная у тебя?

— Ну так.

— Доставай.

Тимон не без труда извлёк из багажника автомобиля запасное колесо.

— Ну вот и чудно. Забирай своего друга с добычей и уезжай скорее. Тем более что он уже скоро вернётся. Да, и знаешь что? Попробовал бы ты себя на каком-нибудь другом поприще. Стихи пиши, например. О чём? Да о Родине хотя бы. О ней выгоднее всего писать. Или о любви там. Написание стихов по сути мало чем отличается от воровства цветных металлов, но на карме сказывается лучше, — дед закинул ружьё за плечо, взял запасное колесо под мышку и вперевалку ушёл по дороге, скрывшись в тумане.

Через пару минут из дыры в заборе вылез Тумба, таща за собой коробку с КП1.

— Кто говорил здесь? — спросил он, кладя коробку в багажник «девятки» и забираясь в салон.

— Забудь, — ответил Тимон, сел в машину, завёл двигатель и резко рванул с места. Какие стихи мог он писать, когда всё, что он видел — это грязные подъезды многоэтажек да мрачные подворотни. Свою мать он уже почти забыл, а отец получал пенсию по инвалидности и практически не выходил из дома. На жизнь Тимофей зарабатывал сезонными подработками и сомнительными мероприятиями типа сегодняшнего. «Я так и сделаю, я буду писать стихи о том, что я лучше всего знаю, — решил Тимон. — Я буду писать стихи о Родине!»