Жан д'Эм - Красные боги

Она засмеялась.

– Неудивительно. Его рассказ о первобытном человеке был лучшей из его проповедей, и он обратил меня в свою веру так же, как обращает язычников в христианство. Два месяца тому назад я не имела представления об антропологии и археологии, едва ли помнила об их существовании, а теперь уже начинаю грезить по ночам о топорах, наконечниках для стрел, скелетах. С каким увлечением говорит Равен о первобытном человеке, какие слова находит для его восхваления! Я как-то осмелилась сказать, что первобытный человек, наверное, был гадок до отвращения. Если бы видели его негодование. «Как! – кричал он. – Человек четвертичного периода гадок? Кто вам сказал такую глупость? Дик, свиреп, громоздок – это все может быть, но только не гадок. Первобытный человек был силен, здоров, с колоссальными мышцами, со стальным скелетом. Он был частью природы, а природа не может быть гадкой».

Пьер рассеянно перебирал лежащие перед ним камни.

– И вот уже целая неделя, как я рыскаю с вами по окрестностям в поисках этого хлама.

– Вам неприятно мое общество?

– Нет. Нет.

И, внезапно решившись, добавил:

– Но все-таки сегодня мы не будем разговаривать о доисторических временах. Я хотел сказать вам о другом. Всего два слова: я… я вас…

Она быстро зажала ему рот рукой.

– Молчите. Я знаю. Вы меня любите.

Пьер поцеловал ей руку. Она ее не отнимала.

– Это началось с тех пор, когда я увидел вас в первый раз на борту «Вин Тиана».

Девушка ничего не говорила, но в глазах ее светилась нежность.

– Ванда, Ванда… Я люблю вас. Верите ли вы мне?

– Да, – отвечала она просто. – Верю.

– Когда ваш брат вернется, я скажу ему. Вы разрешаете, правда?

Ванда встала и пошла к пони. Пьер за ней.

– Ответьте мне, Ванда.

Она, опершись ногой о стремя, легко поднялась в седло, а Пьер, положив руку на шею пони и подняв к Ванде голову, настойчиво и тревожно повторял:

– Что же вы молчите, Ванда? Скажите хотя бы одно слово.

– Сказать?..

И, внезапно наклонившись к нему, она взяла его лицо в свои руки и страстно поцеловала в губы. Затем, прежде чем он успел опомниться, стегнула хлыстом своего пони и ускакала.

Пьер догнал ее через несколько минут, и теперь они медленно ехали рядом, спускаясь с горы. Они строили проекты своей будущей жизни, поверяли друг другу тайные мечты, вспоминали о первой встрече и рассказывали, как робко зарождалось и постепенно вырастало чувство любви.

Когда они были уже совсем недалеко от дома, Пьер снял со своего пальца кольцо и протянул его молодой девушке.

– Возьмите, Ванда. К сожалению, у меня нет кольца с бриллиантами или дорогими камнями. Возьмите и носите пока это. Правда, оно всего-навсего серебряное, но зато оно…

– Я вижу, – сказала Ванда, взяв кольцо. – Оно старинное.

– Да. Еще мой прадед носил его. С тех пор оно переходит в нашей семье от отца к сыну.

– Спасибо, милый Пьер. Я надену его и буду хранить так же верно и так же вечно, как буду хранить нашу любовь.

На следующий день, спускаясь в долину, они залюбовались видом деревни, раскинувшейся среди густой зелени. Остроконечные верхушки хижин сверкали на солнце. Над ними мирно поднимался дымок, уносящийся в небо.

Ванда остановилась:

– А не думаете ли вы, что эта деревушка является одной из резиденций Иенг?

– Возможно. Так думает и отец Равен, но у него нет никаких доказательств.

– Вы говорите об этом без всякого интереса, а меня это очень занимает, и я была бы рада встретиться с могущественной Иенг. Может быть, от нее удалось бы узнать что-нибудь и про Мишеля.

Пьер пожал плечами и равнодушно проговорил:

– Ничего из этого не выйдет. Неужели вы думаете, что она откроет вам свои тайны?

Ванда задумалась.

– Почем знать? Впрочем, я ведь ничем не рискую. В худшем случае, Иенг будет молчать или скажет какие-нибудь ничего не значащие фразы.

– Может быть, так, а может быть, и по-иному: предательский удар ножом или саблей.

– Не посмеет. Главное, уж очень удобный случай сейчас представляется. Мы близко, тревоги поднять не успеют. Давайте попробуем. Риска нет.

И, пришпорив своего пони, Ванда понеслась в сторону деревне.

– Ванда! Ванда! Остановитесь! – кричал Пьер ей вслед.

Но так как она его не слушалась, он тоже пришпорил своего пони и помчался вперед. Ему удалось догнать девушку у самого входа в деревушку. Он уже не пытался удержать Ванду и решил ограничиться ролью защитника. После путешествия с отцом Равеном дорога ему была знакома, и он быстро отыскал проход в тройной изгороди.

– Ради бога, – сказал он Ванде. – Действовать буду только я, вы старайтесь держаться в стороне.

Въехав в деревушку, он слез с пони и направился в одну из ближайших хижин, дверь в которую была широко открыта, а внутри виднелся огонь очага. На пороге он остановился, невольно отшатнувшись как от тяжелого запаха, так и от представившегося его глазам зрелища. Возле очага сидело на корточках около дюжины туземцев, молчаливо курящих длинные трубки. Казалось, они окаменели полукругом около женщины, сидящей на ложе и что-то перед появлением Пьера говорившей.

Пьер, не обращая внимания на мужчин, направился прямо к женщине. Вспомнив описание, данное отцом Равеном, он был уверен, что перед ним никто иная, как сама Иенг, и обратился к ней по-бангарски:

– Привет тебе, о Иенг!

Ванда с жадным любопытством рассматривала могущественную волшебницу. Из-под окутывающих ее лохмотьев виднелись худые плечи. Ростом она была так мала, что казалась ребенком. При слабом свете очага можно было разглядеть ее седые волосы, старческую кожу, покрытую морщинами и рубцами от порезов, лоб, украшенный грубой татуировкой. У нее был только один глаз, мутный и беспрестанно мигающий, а вместо другого зияла кровавая впадина. На лице был заметен резкий шрам совсем недавнего происхождения.

Глаз старухи, рассматривающий вновь прибывших, не выражал ничего.

– Привет и тебе.

И рукой, на которой зазвенели медные браслеты, она указала туземцам на дверь.

– Уходите!

Судя по бывшим у мужчин топорам, самострелам, ножам, особому виду прически, ожерельям из клыков хищников и медным обручам на ногах, Пьер решил, что все они – воины. Они поднялись и направились к выходу, но Люрсак остановил их.

– Стойте. Пусть никто не двигается с места.

Старуха холодно взглянула на него.

– Те, кто сидит у нашего очага, – произнесла она своим холодным, бесстрастным голосом, – могут ничего не бояться, каким бы образом они к нам ни попали.

И, повернувшись к воинам, бросила:

– Уходите.

Последующее молчание колдуньи, неподвижно сидящей в позе идола и как-будто не замечавшей присутствия чужеземцев, не было приятно Пьеру. Надо было начать беседу.