Жан д'Эм - Красные боги

Уходя, он отдал приказ корнакам:

– Оставайтесь здесь! Не сходите с места!

Миссионер, когда Пьер возвратился к нему, продолжал стоять все на том же месте, погруженный в раздумья.

– Это вы? А я стоял и размышлял, каким образом добраться вниз.

– Путь один, – отвечал Пьер. – Стена совершенно отвесная, и спуститься можно только по веревке. Сейчас проводники принесут ее.

– Хватит ли веревки? Мы ведь не знаем, насколько глубока пропасть и как высока стена.

– Хватит. У нас есть целая веревка на двести пятьдесят метров. Я велел привязать к ней веревки от вьюков. Там наберется метров до пятидесяти. Итого триста. Спустившись, я дождусь дня и тогда уже решу, что делать.

– Вы говорите так, словно собираетесь спускаться один. Вы ошибаетесь: я буду с вами, – и, застенчиво понизив голос, отец Равен прибавил: – Ведь вы, Люрсак, еще не все знаете. Мое поведение за последние дни могло вам показаться странным и ненормальным. Однако я надеюсь, что скоро вы поймете меня. Одним словом, я спущусь в эту бездну. И даже если бы вы не захотели спускаться, я сделал бы это один…

Ноги Пьера коснулись, наконец, твердой земли и, ощупав почву, он сделал несколько робких шагов в сторону.

Он трижды дернул веревку и через несколько секунд почувствовал, что сверху тоже дернули три раза. Так было условлено. Он отвязал веревку от пояса и дернул еще раз. Веревку потянули наверх.

Кругом господствовали мрак и гробовая тишина. Только вдали по-прежнему еле виднелись огни; теперь они были уже выше той линии, на которой стоял Пьер.

Шорох наверху заставил его поднять голову.

– Равен?

Приглушенный голос священника отвечал:

– Я. Ой, как темно. Я ничего не вижу.

Он отвязал веревку.

– Казалось, что мне и не удастся добраться до дна, так долго продолжался спуск. Знаете, сколько осталось веревки? Тридцать метров. Следовательно, мы опустились на глубину двести семьдесят метров.

– Вы дали Нгуру и Пату инструкции?

– Да. Они поднимут веревку, как только я дам сигнал. Вот так. Готово. Теперь один из них будет безотлучно находиться на краю пропасти. После револьверного выстрела веревка спускается, после второго нас вытягивают. Это – днем, а ночью веревка должна быть спущена все время. Если мы дернем три раза, значит надо нас поднять, если два раза – спустить нам припасы. Дожидаться нас должны пятнадцать дней, а после этого они могут возвращаться на пост. Они прекрасно все поняли, и с этой стороны мы можем быть спокойны.

Отец Равен ощупал рукой стену.

– Веревки нет. Нгур и Пат подняли ее. Давайте держать курс направо. Там есть лесок, где в случае чего мы можем укрыться.

Взвалив на спины мешки с провизией, они тронулись в путь, осторожно ступая в темноте по скользкой траве, мокрой от росы. Кругом была абсолютная тишина. Ни единого звука, ни даже самого легкого дуновения ветерка. Воздух казался неподвижным и застывшим.

Так пробрались они к лесу. Но, видимо, настоящий лес был дальше, и им предстояло сначала пройти через густой кустарник. Пришлось двигаться буквально ощупью. Они натыкались на колючки, царапали себе руки и лицо о шипы, цеплялись за сучья и рвали костюмы.

– Скоро начнет светать, – сказал Пьер. – Нам следует где-нибудь спрятаться.

– Ничего. Кустарника осталось немного. Я сверху внимательно все рассмотрел. Сейчас мы войдем в лес.

Достигнув первого дерева, они решили дождаться здесь рассвета. Отец Равен, ощупав ствол, чем-то заинтересовался и, вынув нож, стал исследовать кору. До Пьера долетали обрывки фраз из его разговора с самим собой:

– Странно… Запах бразильской… Ткань твердая, плотная… Сладкий вкус…

Он шарил вокруг ствола по земле.

– Стручки плоские, продолговатые, губчатые и четырехгранные. Да… Из бразильских лесов… в стране Мои…

Пьер, наконец, обратил внимание на его волнение.

– Что там у вас?

– Я сделал поразительное открытие. Здесь, в Индокитае, растет дерево резко типичное для флоры Бразилии. Согласитесь, что есть от чего придти в волнение.

Пьер не разделил ученого энтузиазма своего спутника.

– Действительно странно, – произнес он равнодушно.

В томительном молчании они ждали рассвета, тщетно пытаясь рассмотреть что-либо в окутывающем их тумане.

Тишина ночи была нарушена только перед самым утром – каким-то резким криком, повторившимся два раза и похожим на ужасный, полный отчаяния вопль человека. Но затем опять наступила тишина.

– Вы слышали? – спросил Пьер.

– Да. Мне показалось, что это человеческий голос.

– Похоже.

Они прислушались, стараясь некоторое время не двигаться с места. Но странные звуки больше не повторились.

Туман, наконец, начал подниматься. Перед ними вырисовывалось озеро с топкими, заросшими травой берегами. Потом прояснилось и самое дно пропасти.

Люрсак и священник жадно впились глазами в открывающуюся картину.

Они находились в начале леса, тянущегося далеко направо. Прямо перед ними расстилалось озеро с совершенно неподвижной поверхностью, а налево от него, километров на десять, тянулась равнина, покрытая зарослями, переходящими опять в лес.

Хорошо была видна и противоположная сторона пропасти. До нее от берега озера с той стороны было приблизительно метров двести. На ней зияли темными пятнами гроты, в которых, по-видимому, ночью и были огни. Люрсак насчитал семь отверстий гротов.

С пылающим взглядом священник возбужденно бросал отрывистые фразы:

– Гнейс. Нетронутый кусок вулканической цепи. Сброс Гондваны. Слоны с гривами. Бразильское дерево… все одно к одному…

Люрсак говорил ему в это время:

– Мы пройдем лесом, обойдем озеро кругом, попытаемся незаметно пробраться к пещерам и там где-нибудь спрячемся.

Священник машинально отвечал:

– Да, да, правильно, – но он не слушал и был занят своими мыслями.

Они зашли поглубже в лес, боясь, что на опушке будут слишком заметны. Чем дальше продвигались они вперед, тем яснее становилась перемена в характере растительности; обычные для страны Мои деревья попадались все реже и реже.

Отец Равен казался опьяненным. Он с непрерывно возраставшим возбуждением называл встречавшиеся деревья.

– Вот, посмотрите туда. Колоссальная глыба, может, метров пятьдесят в обхвате. Знаете, что это? Баобаб! Дерево, растущее в Судане и Конго, тысячелетнее дерево, которому нужно от шести до десяти тысяч лет, чтобы достигнуть полного развития. А посмотрите направо: гигант, Мамонтове дерево, секвойя гигантская, встречается лишь в Калифорнии. Ему тоже не меньше четырехпяти тысяч лет. И еще вон видите дерево, похожее на пальму с листьями кверху? Это с Канарских островов – драконово дерево; оно больше, чем прославленный экземпляр в Оротаве, а тому около девяти тысяч лет. А вот это дерево из Австралии!..